– Думаю, Росс, Дайана действительно была несправедлива к вам, обвиняя в смерти Тэми. Но это защитная реакция ее нервной системы. Не она виновата, не ее вина… Понимаете меня?
– Понимаю! Все понимаю, – сказал Росс. Патриция взглянула на Дайану, перевела взгляд на Росса и с облегчением вздохнула.
– Ну, дети мои, мне пора восвояси! Свою миссию я выполнила. Мадлен, думаю, выгонит меня из дома, когда узнает.
– Милая тетя Патриция, спасибо за все! Думаю, я и мама… у нас будет полное взаимопонимание. Скажите ей, что я люблю ее и что она моя мама, настоящая.
Дайана обернулась и посмотрела на Росса. У нее есть муж, подумала она, любимый, родной, и разве имеет значение – родная она дочь или приемная.
Когда Патриция уехала, Росс, обняв Дайану, прижал к себе.
– Прежде всего нужно держать тебя покрепче, чтобы ты не удрала. Конечно, если пожелаешь оставить в мужьях такого самонадеянного дурака. Прости меня! Я во всем виноват.
– Ты скорее не дурак, а самодур, особенно когда считаешь, что во всем прав, – сказала она строгим голосом, будто и в самом деле раздумывала, брать ли его в мужья. – Росс, милый… – Она прижалась щекой к его груди и замолчала, потому что не могла найти нужных слов, чтобы он понял, как сильно и нежно она его любит.
Он взглянул на нее и в синем море ее глаз увидел первые признаки надвигающейся страстной бури.
– Я думала, что потеряла тебя навеки, – сказала она чуть слышно.
– Милая, знай – без тебя я не могу прожить ни дня, ни часа, ни минуты…
Он поцеловал ее в губы, и поцелуй был особенно сладок. Что они чувствовали, словами не передать, да и вряд ли нужно: каждый знает, какое это счастье, когда что-то теряешь и снова находишь.
– Я люблю тебя, Дайана, – прошептал он. – Дорогая моя, любимая.
– Несмотря на мои… дурацкие поступки?
– Да, дорогая! Правда, кое-что я постараюсь исправить. Ты научишься водить машину как положено, даже если мне придется убить на это массу времени.
– Но я же умею! – возразила она упрямо.
– Это мы еще посмотрим, когда переедем в город! Не в лесу же мне тебя учить, тем более он тебя пугает.
– Наконец-то! Вот сейчас я знаю, что ты меня любишь.
– Сейчас она, видите ли, знает… Я всегда тебя любил!
– А я больше не боюсь леса. Теперь я понимаю, отчего мои страхи. Здесь наш дом, и я никуда не хочу переезжать, – сказала она, улыбаясь.
– А я тем более! Мой дом там, где ты. Добро пожаловать, моя дорогая!
– Считаешь, мы больше не будем ссориться? Мы же такие разные… Со мной одни проблемы…
– Ну, я думаю, мы и это сможем уладить.
– Росс, я давно хочу спросить…
– Да, дорогая?..
– А кто такая Линда?
– Ого! Мы еще и ревнуем?
Дайана кивнула. Росс улыбнулся.
– Прекрасно! А я все думал, когда настанет твоя очередь. Я ведь тебя ревновал к твоему седовласому мультимиллионеру…
– Ты не ответил на мой вопрос, – прошептала она, не отрывая глаз от его лица.
– Она моя старинная приятельница.
– И все?
– Тебе бы следовало понять, что я однолюб, – сказал он, глядя ей в глаза.
Он поцеловал ее. Поднял на руки.
– Куда ты меня несешь?
– В нашу спальню!
– Вверх по лестнице?
– «Унесенные ветром» помнишь?
– Боже мой, Росс… – Она обвила руками его шею.
– А знаешь, о чем я мечтаю? – спросил он, когда шел к лестнице через гостиную.
– О чем?
– Не устроить ли нам любовные качели, такие, как у тебя в Хьюстоне? Ту ночь я никогда не забуду. А ты помнишь?
– Помню! Но тогда я мечтала о другом. Я хотела, чтобы ты всегда был со мной, чтобы ты полюбил меня снова.
– Ну и вот, пожалуйста! Что хотела, то и получила. Набаловали тебя в детстве, моя испорченная девочка. Теперь я буду баловать тебя и испорчу окончательно.
– А я тебя… Придумала! На твой день рождения подарю нам постель-качели. А что? Возьму и закажу…
Он постоял на лестничном марше, прижавшись лицом к ее коленям.
– Придется поднимать потолок, но я согласен разобрать дом по бревнышку ради тебя, – улыбнулся он.
Размашисто вышагивая, Росс внес ее в спальню и, осторожно опустив на середину кровати, долго стоял и смотрел не нее. В комнату золотым потоком хлынула утренняя заря, щедро добавившая золота в глаза Росса, сверкающие желанием. Красивые они были сейчас – более золотистые, чем обычно, и обрамленные чернью ресниц.
Когда он лег рядом с ней, кровать прогнулась под тяжестью его тела, а потом они изнемогали от жара поцелуев. Ее дрожащие пальцы долго расстегивали пуговицы на его рубашке, а когда полы наконец распахнулись, Дайана ощутила под руками тепло обнажившегося тела.
Она любила его без памяти и не сразу это поняла, как и то, что чуть было его не потеряла. Слезы счастья уже готовы были пролиться из-под ее густых черных ресниц.
Его руки раздевали ее, а губы шли за ними следом, лаская по пути нежную кожу шеи, причмокивая, двигались ниже, а потом уже целовали соски, пока они не набухли, как два бутона розы.
Его горячий рот наслаждался женской плотью, опускаясь все ниже и ниже…
Она принадлежала ему, а он – ей, и в горячих лучах разгоравшегося солнца, когда начался новый день в их жизни, они сдались на милость взаимной любви, доведенной до крайних пределов – до белого каления – сладострастной восхитительностью их губ, обжигающе горячих, как языки пламени, и страстью, такой бурной, что им ничего другого не оставалось, как только позволить пронестись над их телами огромной опаляющей волне огня любовного желания.