Особенно,... 
78 
– Да, – согласилась Анна. – Переспелый и раздавленный. Интересно, такие духи скользкие или липкие?
И они смеялись, и совсем не над тетками, которые душатся мылом с мандарином, да еще в такую жару, а просто потому, что им было весело жить на этом свете – вот так, все время вместе, одинаково слыша, одинаково чувствуя, одинаково думая, одинаково нуждаясь друг в друге… Им было так хорошо вместе – вот так сидеть, тесно прижавшись друг к другу, закрыв глаза, и не видеть эту праздную толпу – что там разглядывать? Совершенно нечего там разглядывать – и придумывать свои названия каждому запаху, проплывающему мимо них.
– Елка в компоте… – Анна повела носом вслед очередному аромату.
– В сливовом, – уточнила Ольга, улыбаясь. – Ор-р-ригинальная композиция.
– Сумасшедший народ, – сказала Анна, явно копируя кого-то, и тяжело вздохнула. – Это просто какое-то буквально безумие.
Ольга засмеялась, и Анна засмеялась, и прямо посреди этого смеха, прямо на гребне уже привычной и всегда такой удивительно новой радости Ольга вдруг уловила что-то страшно знакомое – ужасающе, угнетающе знакомое, так старательно забываемое, но не забытое… Еще ничего не поняв, совершенно инстинктивно она вскочила, схватила Чижика в охапку и в панике оглянулась, ища путь к спасению.
– Как ты держишься? – глубокий, мягкий баритон. Голос был бы очень красивым, если бы не злобное раздражение, сочащееся из каждого слова, каждого звука, даже каждой паузы. – Что это за походка? Ты уже не маленькая, чтобы так скакать… Никакого воспитания, смотреть противно.
– Отлезь от девки! – Женский голос был холодный, жесткий и тоже раздраженный. – Воспитатель нашелся… Курам на смех. На себя посмотри, придурок. И вообще заткнись. Надоел, зараза, как печеночная глиста.
Ольга стояла, окаменев, крепко прижимая к себе Анну, боясь оглянуться… Хотя оглянуться почему-то очень хотелось. Наверное, потому, что сама Ольга никогда не говорила таких слов… И даже не думала таких слов! Ну почему, почему, почему она никогда не говорила – и даже не думала – таких слов?!
– Какой дед противный, – шепнула Анна ей в ухо, и теплое шевеление ее клювика мгновенно вывело Ольгу из оцепенения. Она не боится, ей давно уже нечего бояться, она свободна, она счастлива, и у нее есть Анна! Ольга перевела дыхание и спросила совершенно спокойно, даже улыбаясь:
– А почему ты думаешь, что это дед, Чижик? Может, он молодой?
– Ну вот еще, – удивилась Анна. – Ничего не молодой. Злой-злой. Как Кощей Бессмертный. Ты меня на землю поставь, я уже большая. Папа боится, что тебе тяжело меня таскать.
– Ты уже большая, но мне ни капельки не тяжело, – возразила Ольга, но все-таки поставила Анну на ноги, а потом с любопытством оглянулась на голоса. Просто любопытство, ничего больше. Сейчас ей абсолютно нечего бояться.
Интересно, а чего она боялась раньше? Вот этих пустых, зеленых, как бутылочное стекло, глаз? Вот этого иссушенного злобой лица? Вот этих поганых слов, произносимых вот этим поганым бархатным голосом? Злой старый Кощей Бессмертный. Вообще-то он ничуть не изменился, да и что это за возраст для мужика – ему ведь и пятидесяти еще нет. Но – старый. Он, наверное, родился уже старым, просто она раньше этого не видела.
Свободна. Совсем свободна, навсегда, от всего. Это чувство было таким неожиданным и таким восхитительным, что Ольга вдруг засмеялась от радости. Свободна! Наконец-то все изменилось. Наконец-то она сама изменилась.
Изменилась до такой степени, что он ее не узнал. Ну, конечно, другая прическа, и очки черные, и бесстыжий сарафан, и небывалый загар… Да к тому же она смеется.
– Оля!!! – Крик был до того пронзительным, что вся толпа в радиусе по крайней мере двухсот метров тревожно колыхнулась и завертела головами. – Оля! Это ты?! Оля, подожди, я иду!
Ольга еще успела заметить проступающее тревожное недоумение на холодном лице Григория, и начинающийся поворот его головы в сторону источника крика, и поднимающиеся брови породистой, холеной, но сильно немолодой женщины, стоявшей рядом с ним, но тут же забыла обо всем этом, потому что увидела долговязую тощую девчонку, которая продиралась сквозь толпу к ней, крича и размахивая руками. Шурка ее узнала.
– Шурка, – тихо сказала Ольга, с трудом проглотив комок в горле. Вот дурочка, зачем она в рыжий цвет покрасилась?
Она чуть не бросилась Шурке навстречу, но тут Анна уцепилась за ее руку и ревниво спросила:
78 
