Особенно,... 
75 
— Глубокий вражеский тыл, коммуникации! — с едкой иронией воскликнул Мехлис. — Вы что, с неба упали? Не знаете, что враг стоит под самой Москвой?!
— Но мы учитываем… И снова Мехлис перебил:
— Учитывать надо, что наступила зима! Что надо полностью использовать те преимущества, какие она дает! Нужно заморозить гитлеровцев! Все леса, все дома, все строения, где может укрыться от холода враг, должны быть сожжены! Хоть это вам понятно?! Я осторожно заметил, что леса зимой не горят и что они — база для партизан. А если жечь деревни — лишатся крова наши же люди. Возражение лишь подлило масла в огонь. Мехлис обозвал меня и Невского горе-теоретиками, слепца-. ми, потребовал передать генералу Котляру, что Подмосковье нужно превратить в снежную пустыню: враг, куда бы ни сунулся, должен натыкаться только на стужу и пепелище.
— Если еще раз посмеете побеспокоить товарища Сталина своими дурацкими идеями — будете расстреляны! Можете идти. Генерал Котляр ждал меня. Выслушал, покачал головой:
— Н-да, неожиданно… Очень! Да вы не расстраивайтесь так, Илья Григорьевич! В жизни, знаете ли, надо надеяться на лучшее. Может, все еще изменится. Котляр утешал, я был ему благодарен, но состояние подавленности не проходило; все пошло прахом, все! К тому же я вспомнил, что требование поджигать леса, высказанное Мехлисом, это требование самого Сталина! Точно! Он говорил об этом еще в выступлении по радио 3 июля сорок первого года! А я-то пытался объяснить Мехлису, что поджог лесов — несусветная чушь! Что же теперь будет? Скажу честно, мне стало страшно… "Гони немца на мороз! " Разгром гитлеровцев под Москвой начался переходом в наступление 5 декабря войск Калининского фронта. А утром 6 декабря в мощное контрнаступление перешли Западный фронт и войска правого крыла Юго-Западного фронта. Великая битва началась! Не в силах описывать боевые действия наступавших советских армий, расскажу здесь только о тяготах, выпавших на долю саперов. Перед началом наступления им пришлось снять тысячи собственных, поставленных в спешке мин, а затем, в ходе боев, обезвреживать мины противника. Документации на собственные минные поля в ряде случаев не имелось, вражеские укрывал глубокий снег, работать приходилось под огнем, инженерные войска несли потери. Тем не менее и рядовой, и командный состав батальонов, занятых разминированием, поставленные ему задачи выполняли с честью. Я своими глазами видел, как лейтенанты и младшие лейтенанты, вчерашние курсанты военных училищ, показывая пример солдатам, ползли туда, где только что погиб снимавший мины сапер, как двигались следом за этими мальчиками их подчиненные… Работники штаба инжвойск Красной Армии, оказывая помощь наступающим соединениям, по-прежнему ездили с участка на участок, из одной армии в другую. Дороги и поля выглядели одинаково: перевернутые вверх колесами, зарывшиеся тупыми рылами в придорожные, полные снега канавы немецкие грузовики, обгоревшие, с распахнутыми или оторванными дверцами легковые «опели», "хорьхи", «ганзы» и «вандереры», зияющие рваными пробоинами танки с крестами на башнях, и всюду — трупы в серо-зеленых шинелях: распластавшиеся на снегу, увязшие в сугробах, скрюченные, с головами, обмотанными поверх пилоток и фуражек платками и шалями, с навсегда остекленевшими глазами. И — неровные, медленно бредущие в наш тыл колонны пленных, едва переставляющих ноги с накрученным на них тряпьем. Изучаем на местах боев эффективность противотанковых мин. Под Акуловом и Голицыном действительно уничтожено около пятидесяти танков врага. У большинства — перебиты гусеницы, иные завалились в большие воронки от мин с усиленным зарядом. Вблизи Решетникова — шестнадцать фашистских танков с перебитыми гусеницами. В других местах от трех до десяти танков. Мины срабатывали безотказно. Но беда прежняя: как правило, только перебивали ходовую часть боевых машин противника, а не уничтожали их вместе с экипажем. Видно, что оставшиеся на поле боя «даймлербенцы» добиты уже артиллеристами. Значит, нужны мины новой конструкции, обладающие к тому же большей разрушительной силой. Пленные подтверждают, что мины наносили фашистским войскам значительный урон, но утверждают, что часть их, если дело не осложнялось погодными условиями, обезвреживались довольно легко, Что ж, этого следовало ожидать: мы до сих пор не располагаем достаточным количеством мин, безопасных для собственных войск, но страшных для техники и пехоты противника, практически недоступных для разминирования саперами врага. К раздумьям о совершенствовании мин прибавляются раздумья о партизанах. Наступление продолжается, мы гоним и гоним фашистов на запад, и некоторые партизанские отряды соединяются с войсками Красной Армии. Радуются партизаны неописуемо, рассказывают, что смогли в последние дни усилить удары по оккупантам, но тут же сетуют на отсутствие надежной, быстродействующей связи со своими войсками, на невозможность своевременно передать ценные разведывательные данные, на нехватку боеприпасов и взрывчатых веществ… В десятых числах декабря попадаю в Завидово, на свою родную станцию. Благодаря стремительному продвижению и выходу наших войск в тыл противника, Завидово пострадало не слишком сильно, часть домов уцелела, уцелел и дом, где до войны жил друг моего детства Егор Деревянкин. За месяц до нападения фашистской Германии, в мае, Егор с женой, Татьяной Николаевной, приезжал в столицу. Татьяна Николаевна, учительница по профессии, была на семь лет моложе мужа, и хотя у Деревянкиных имелось двое детей, никак не походила на мать семейства. Стройная, смешливая, казалась очень юной, знала это и поддразнивала Егора, приговаривая, что он старик. Егору это нравилось, он счастливо улыбался. Жив ли он, мой товарищ, с которым четыре года протирали штаны на одной школьной скамье? Живы ли его жена и детишки? Перед крыльцом — расплющенный танковой гусеницей труп немецкого солдата. Окна забиты досками, заткнуты тряпками, ступени обледенели, дверь не заперта. Нашарил в темных сенях вторую, ведущую в комнаты. Ворвавшийся холодный воздух заколебал пламя коптилки, по стене метнулась громадная тень сутулой, закутанной в рваный платок женщины.
75 
