Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
47 
Я опешил:
– Это ты сам сообразил?
Он с гордостью:
– Да, сам. Предъяви документ и проходи.
– У меня отец всю войну прошёл, и я два года чужой песок глотал, чтобы у тебя помочиться бесплатно?
Такой ненависти, как к этому парню, у меня в Афгане ни к кому не было… Решил нам заплатить…»
Старший лейтенант, начальник расчёта
«Прилетела в Союз в отпуск. Пошла в баню. Люди стонут на полках от удовольствия, мне показались стоны раненых.
Дома скучала по друзьям в Афганистане. А в Кабуле уже через несколько дней мечтала о доме. Родом я из Симферополя. Окончила музыкальное училище. Счастливые сюда не едут. Здесь все женщины одинокие, ущемлённые. Попробуйте прожить на сто двадцать рублей в месяц – моя зарплата, когда и одеться хочется, и отдохнуть интересно во время отпуска. Говорят, за женихами, мол, приехали? Ну а если и за женихами? Зачем скрывать? Мне тридцать два года, я одна.
Тут узнала, что самая жуткая мина – «итальянка». Человека после неё в ведро собирают. Пришёл ко мне парень и рассказывает, рассказывает. Я думала, он никогда не остановится. Я испугалась. Он тогда: «Вы извините, я пошёл…» Незнакомый парень… Увидел женщину, хотел рассказать… У него на глазах друг в ничто, в пепел превратился… Я думала, что он не остановится. К кому он пошёл?..
У нас тут два женских общежития: одно прозвали «Кошкин дом» – там живут те, кто два – три года в Афганистане, другое – «Ромашка», там новенькие, ещё как бы чистенькие: любит – не любит, к сердцу прижмёт, к черту пошлёт. В субботу – солдатская баня, в воскресенье – женская. В офицерскую баню женщин не пускают… Женщины грязные… И эти же офицеры обращаются к нам за одним… На стенках фотографии детей, жён… Они нам их показывают…
Начинается обстрел… Эрэс летит, этот свист… Внутри что-то обрывается… Болит… Ушли на задание два солдата и собака. Собака вернулась, а их нет… Тут все воюют. Кто ранен, кто болен. Кто в душу ранен. Целых нет. Начинается обстрел… Мы бежим в щели прятаться… А афганские дети пляшут на крышах от радости… Тут нельзя целым остаться… Везут нашего убитого… Они танцуют и поют… Дети… Мы им подарки в кишлаки привозим… Муку, матрацы, плюшевые игрушки… Мишки, зайчики… А они танцуют… Смеются… Тут нельзя целым остаться…
Первый вопрос в Союзе: замуж вышла? Какие льготы вам дадут? Единственная наша льгота (для служащих): если убьют – тысяча рублей семье. Привезут в военторг товары: мужчины впереди: «Вы – кто?.. А нам жёнам надо подарки купить». Ночью просятся к нам…
Тут выполняют «интернациональный долг» и делают деньги. Это нормально. Покупают в военторге конфеты, печенье, консервы и сдают в дукан. Существует ценник: банка сухого молока – пятьдесят афошек, военная шапка-фуражка – четыреста афошек… Зеркало с машины – тысяча, колесо с КамАЗа – восемнадцать – двадцать тысяч, пистолет Макарова – тридцать тысяч, автомат Калашникова – сто тысяч, машина мусора из военного городка (в зависимости от того, какой мусор, есть ли там железные банки, сколько их) – от семисот до двух тысяч афошек… Из женщин лучше всех живут те, кто спит с прапорщиками. А на заставах ребята цингой болеют… Капусту гнилую едят.
Девчонки рассказывают, что в палате безногих говорят обо всем, только не о будущем. Здесь не любят говорить о будущем. Счастливым умирать, наверное, страшно… А мне маму жалко…
Кошка между убитыми крадётся… Ищет поесть… Боится… Как будто ребята лежат живые…
Остановите меня сами. Я буду рассказывать и рассказывать. А я никого не убила…»
Служащая
«Иногда задумаюсь, что было бы, если бы не попал на эту войну? Я был бы счастливый. Я никогда бы не разочаровался в себе и ничего бы о себе не узнал из того, что лучше о себе не знать. Как сказал Заратустра: не только ты заглядываешь в пропасть, но и она смотрит тебе в душу…
Учился на втором курсе радиотехнического института, но тянуло к музыке, к книгам об искусстве. Это был более близкий мне мир. Начал метаться, и вот в эту паузу – повестка в военкомат. А я человек безвольный, пытаюсь не вмешиваться в свою судьбу. Если вмешиваться, то все равно проиграешь, а так – что бы ни получилось, ты не виноват… Конечно, к армии готов не был. Первое, что там понял: ты – раб, но не один. А до того времени был, как мне казалось, личностью.
В упор не говорили, но было ясно: идём в Афганистан. Я в свою судьбу не вмешивался… Выстроили на плацу, зачитали приказ, что мы воины-интернационалисты… Все воспринималось очень спокойно, не скажешь: «Я боюсь! Я не хочу!» Едем выполнять интернациональный долг, все разложено по полочкам. А на пересылке в Гардезе началось… Старослужащие отбирали все ценное: сапоги, тельняшки, береты. Все стоило денег: берет – десять чеков, набор значков – их у десантника должно быть пять: гвардейский, отличника Военно-воздушных Сил, значок парашютиста, значок за классность и, как мы его звали, «бегунок», значок воина-спортсмена – этот набор оценивался в двадцать пять чеков. Отнимали рубашки парадные, их меняли у афганцев на наркотики. Подойдёт несколько «дедов»: «Где твой вещмешок»? Пороются, что понравится – заберут, и все. В роте сняли со всех обмундирование, в обмен дали старое. Зовут в каптёрку: «Тебе зачем здесь новое? А ребята в Союз возвращаются». Домой писал: какое хорошее небо в Монголии – кормят хорошо, солнце светит. А это уже была война… Выехали в первый раз в кишлак… Командир батальона учил, как вести себя с местным населением:
47 
