— Вот и нашел. Может, все-таки на воздух двинемся? — предложил Сан Саныч.
— А ты что, один, без ментов? — удивился смотритель.
— Один, как видишь, — спокойно подтвердил Сан Саныч.
— В ковбоев решил поиграть, Санек? Понятно.
— А ты совсем не изменился, Мишка, — заметил Сан Саныч. — Все тянешь время, все пытаешься увильнуть, авось проскочит. Пойми, ты должен сдаться властям.
— Не дождешься. Я никогда не сдавался. Помнишь, как дрались с тобой по молодости?
— Я тебя по-хорошему предупреждаю, пошли на выход.
— Он меня предупреждает! — развеселился смотритель. — Это я тебе разрешаю уйти! Иди.
— Видно, нормальных слов ты не понимаешь, — сказал Сан Саныч и сделал шаг вперед. Реакция у смотрителя была мгновенной. Первым выстрелом он ранил Сан Саныча, а вторым — разбил его фонарь. Стало темно. Ответные выстрелы Сан Саныча звучали уже в" темноте. Потом снова стало тихо. Смотритель зажег свой фонарь и спросил:
— Ну что, герой, жив?
В ответ раздался стон Сан Саныча. Смотритель подошел к нему, поднял лежащий рядом пистолет, убедился, что ранил Саныча в ногу. Самого смотрителя ни одна пуля не задела.
— Да, Саня, а стрелять ты так и не научился… — укоризненно сказал он Сан Санычу.
— Ну что смотришь? Добивай, твой верх… — признал Сан Саныч.
Смотритель хмыкнул и присел рядом с Сан Санычем:
— Вот чего, скажи мне, ты сюда поперся? В казаки-разбойники поиграть захотелось на старости лет? Сидел бы спокойно дома, помидорчики поливал на огороде да с Зинкой тискался.
— Ты, я смотрю, тоже не на печке греешься. Никак злодейство свое не бросишь, нормальным людям жить не даешь.
— А ты, стало быть, у нас теперь народный мститель? — хмыкнул смотритель.
— Алешка, которого ты похитил да мучил, — мне как сын родной.
— Понятно. А что с моими сынами сделали, слыхал? — у смотрителя задрожал голос.
— Слыхал.
— И все равно полез, зная, что мне теперь терять нечего? Ну и дурак же ты, Саня, ну и дурак… Что ж мне теперь с тобой делать? Еще один грех на душу брать? У меня их и так — на пятерых хватит…
— Подумаешь, одним больше, одним меньше. Тебе не привыкать.
— Я знаю, ты всегда меня за подонка держал. Всегда у тебя все на черное и белое делилось. Так и не изменилось ничего. Как нога-то? — вдруг участливо спросил смотритель.
— Уйди, гад, не нужна мне твоя помощь! — психанул Сан Саныч.
— А я тебе помогать и не собираюсь — авось и сам справишься. А ногу повыше перетянуть бы надо, а то кровью изойдешь.
Сан Саныч молча снял с себя ремень и перетянул им ногу, достал из кармана фляжку, которую дала ему на рыбалку Зинаида, полил из нее на рану. Тихо застонал от боли.
— Ничего, жить будешь. По касательной прошла, кость целая, — оценил рану смотритель.
Сан Саныч глотнул из фляжки и протянул ее смотрителю.
— У меня свое… — отказался тот. Смотритель достал свою фляжку и тоже выпил.
— А мы ведь с тобой когда-то в одном дворе жили, Саня. Не разлей вода были в детстве. В этих катакомбах день и ночь лазили. В «остров сокровищ» играли… Помнишь?
— Помню, Миша, помню. Только я про те сокровища, повзрослев, забыл, а ты, похоже, все никак не расстанешься с мечтой найти заветный сундучок?
— А не из-за той ли мечты ты в море пошел, Саня? Не ври себе-то. Дальние странствия, пираты, пиастры, скажешь, нет? — даже в темноте было понятно, что смотритель улыбается.
— Может, и так. Но я свою совесть на пиастры никогда не менял.
— Поэтому и списался на берег с одной котомочкой, да? Или не угадал?
— Угадал, — вздохнул Сан Саныч.
— А ведь я его нашел, сундучок-то, — сообщил смотритель.
— Врешь, — как-то по-мальчишески ответил Сан Саныч.
— Нет, Саня, не вру. Не сразу он у меня появился. Постепенно. Кропотливо. Но он у меня был — целый сундук, набитый деньгами и золотом. Ты представляешь — целый сундук!
— Ворованными деньгами и награбленным золотом, — догадался Сан Саныч.
— Ну и что? Ведь он у меня был! У меня, а не у тебя!
— И что, принес он тебе счастье? — спросил Сан Саныч.
— Конечно, — ответил смотритель.
— А вот теперь точно врешь. Иначе не сидел бы ты тут, со мной, в катакомбах, один, как волк.
Смотритель горько усмехнулся:
— Да, смотри, как получается, мы с тобой уже старики, а снова как в детстве — сидим в катакомбах, фонарики жжем, за жизнь разговариваем… И снова одинаковые.
— И опять ты врешь. Не одинаковые мы. Я отсюда уйду человеком, с поднятой головой. Меня там ждут, любят…