— И вообще надо, чтобы это побыстрее все закончилось. Ты Полину не видела, на ней лица нет. У нее вообще последнее время одна беда за другой. Даже подумать страшно, что она сейчас чувствует. Поэтому я во что бы то ни стало должен помочь им. Надо Лешку вытаскивать.
— Но я очень за тебя волнуюсь. Это так опасно!
— Нет у меня другого выхода, Зина. Сама видишь. Зинаида посмотрела в окно и встала.
— Ты куда? — спросил Сан Саныч.
— Да вижу, Римма к дому подходит, — сообщила Зинаида. — К Маше идет. Пойду открою.
* * *
Римма действительно спешила к Маше. А Маша не спала и не бодрствовала, Маша была там, где был Леша. Сейчас туман неясности рассеялся, и она четко видела, где находится Алеша. Яркой вспышкой перед ее взором мелькнул крутящийся вентилятор, и выглядел он страшно.
Возвращаясь в реальность, Маша вскочила и взволнованно воскликнула:
— Я знаю, где ты, Алеша!
Она уже собралась выйти из комнаты, как к ней зашла запыхавшаяся Римма:
— Ты уже собираешься? Отлично!
— А что такое? — не поняла Маша.
Римма достала бумажку и протянула ее Маше:
— Вот! Это адрес Кирилла Леонидовича! Срочно иди к нему. Тебя ждут.
— К нему домой? Зачем? — Маша была настолько захвачена своим внезапным озарением, что никак не могла понять, что от нее хотят.
Римма нетерпеливо пояснила:
— Лечить. С сегодняшнего дня ты будешь заниматься только им. Я договорилась. За хорошую сумму.
— Но я не могу! Я не могу пойти к нему сейчас, — взволнованно возразила Маша.
Римма недовольно поморщилась:
— Что такое? Опять настроения нет?
— Нет. У меня было видение, и теперь я точно знаю, где Алеша! Я должна рассказать об этом! — взахлеб говорила Маша.
Теперь настала очередь Риммы недоумевать по поводу происходящего. Внимательно глядя на Машу, она начала методично разбираться:
— Так. Давай по порядку. Что еще за видение? Маша, пытаясь говорить четко, стала рассказывать:
— Я сидела, задумалась, и вдруг абсолютно четко увидела место, где похитители держат Лешу! Он в порту. Там есть вода, и там есть большой вентилятор. Я должна сказать об этом Самойловым!
Римма перебирала в голове различные варианты и наконец предложила:
— Значит, так. Деньги мы терять не можем. Сейчас ты собираешься и идешь домой к Кириллу Леонидовичу. Об оплате с ним я уже договорилась, после сеанса просто возьмешь конверт.
Маша воскликнула:
— Про Алешу нужно сообщить немедленно!
— А к Самойловым пойду я, — предложила Римма. — Скажу, что это видение с вентилятором было у меня. Они меня более серьезно воспримут.
— Почему вы так думаете? — удивилась Маша. Римма свысока улыбнулась:
— Потому что я профессиональная ясновидящая! У меня репутация. Верно? К тому же у тебя с этой семьей трения, насколько я знаю. Любую информацию от тебя они воспримут в штыки. Мне они быстрее поверят.
Маша согласилась. Она вообще часто соглашалась с Риммой, сама не понимая почему.
Римма отправила Машу к Кириллу Леонидовичу. А сама направилась к Самойловым.
Самойловы обсуждали, правильно ли сделал следователь, отпустив Буравина.
— Я считаю, это правильно, что отпустили Виктора! — сказала Полина.
— Я от тебя другого и не ожидал. Все, что хорошо Буравину, то и тебе приятно. Его отпустили только потому, что не хватает доказательств. Но это не значит, что он ни в чем не виновен! — возразил Самойлов.
— Перестань, Борис! В тебе говорит злость! — остановила мужа Полина.
— Справедливая злость! — уточнил Борис.
— Думай как тебе захочется. У меня сейчас все мысли только об Алеше, — устало отмахнулась Полина. На ее глаза мгновенно набежали слезы, и она срывающимся голосом спросила:
— Они потребовали, чтобы мы отдали деньги на рассвете! Что делать?
— Успокойся, впереди еще целая ночь, — помрачнел Самойлов.
— И что ты собираешься предпринять в эту ночь? У тебя есть какой-нибудь план действий? — спросила Полина.
— Я что-нибудь придумаю, — сказал Борис.
— Что ты придумаешь? Как можно придумать два миллиона долларов?
— У нас нет вариантов, надо подключать следствие, — стал настаивать Самойлов. — Я позвоню Григорию.
— Нет! Никакой милиции! Они же убьют его!
— Если мы подключим милицию, они его убьют. Если не найдем денег, убьют тоже. И что ты прикажешь делать?
Но Полина не могла уже предложить ничего разумного: несчастная, запуганная, она билась в истерике.