78 
В своей огромной двухуровневой квартире в самом центре столицы, в элитном доме, Владимир Иванович Ковалев жил один. Один уже много лет.
Его жена умерла еще при родах Ирины, вторично жениться он не стал, несмотря на то, что был достаточно молод и, по сути, имел организм тридцатилетнего мужчины, потому что всегда очень тщательно следил за своим здоровьем.
Ирина с семнадцати лет жила отдельно от отца — в квартире, купленной ей дядей.
Десятиэтажный дом, в котором жил Ковалев, располагал тренажерным залом и сауной, и он часто посещал эти заведения, выкраивая время в своем плотнейшем графике высокопоставленного госчиновника.
Сегодня весь его режим шел наперекосяк. Он не успевал, да и не мог поспать хоть чуть-чуть, несмотря на то, что был измучен и вымотан.
И все-таки он прилег на диван и старательно закрыл глаза: ну хоть чуть-чуть, хоть капельку сна!
И в этот момент застрекотал телефон. Владимир Иванович подумал, что ничего не случится, если он не снимет трубку. Но телефон продолжал звонить, и ему не оставалось ничего иного, как потянуться за трубкой и, едва не свалив аппарат, проговорить:
— Да, Ковалев слушает.
— Это говорит Михаил, — произнес высокий звучный мужской голос. — Узнаете меня, многоуважаемый Владимир Иванович?
Ковалев сделал какое-то резкое движение и сел.
— Что тебе нужно? — резко проговорил он.
— Слушай, папа, тебе что, и без того мало неприятностей, что ты еще и грубишь?
На и без того смертельно-бледном лице Ковалева проступили просто-таки пепельно-серые пятна.
— Что ты сказал? — выдавил он.
— Мне нужны деньги, дорогой папа. Очень много денег. Тех самых, которые ты до сих пор отказываешься мне давать. Ты всегда заботился обо мне — с самого детства.
— То есть как это? — деревянным голосом проговорил Владимир Иванович. — Это что.., ты…
— Меня совершенно не интересуют твои домыслы, — прервал его Михаил. — Можешь думать, что хочешь, но я вовсе не собираюсь тебе исповедоваться. Я думаю, патологоанатомы уже сделали заключение, правда?
— Ты ублюдок!!! — заорал Владимир Иванович. — Я тебя уничтожу, тваррь!! Ты…
— Спокойно, — отозвался невозмутимый голос с легкой ноткой издевки, — не надо так волноваться.
Чрезмерная горячность никого не доводила до добра.
Особенно таких высокопоставленных чиновников, как вы, многоуважаемый Владимир Иванович. Вот что я хочу вам сказать…
Ковалев замер у трубки, приоткрыв рот и глубоко дыша, словно только что вынырнувший на поверхность воды ныряльщик…
* * *
— Я не знаю, что будет дальше, но только вторую ночь подряд у меня перед глазами ее силуэт.., и еще падают сгустки крови.
Склонившийся над столом молодой мужчина распрямился и посмотрел на произнесшую эти слова женщину. Она раскинулась перед ним прямо на крышке стола, закинув длинные обнаженные ноги на стену и сложив руки на груди, прикрытой только полупрозрачным черным кружевным бюстгальтером.
— Ничего, — после долгой паузы проговорил он. — Так надо. Мы не можем ничего прощать. А она… ей уже было все равно. Все равно она ничего.., ничего не могла сказать. Сплошная боль с самого рождения. Да.., я сегодня днем звонил драгоценному папе.
Великий и ужасный Володимир Иванович соизволяет отбыть за границу с делегацией МИДа. Мы пока что не договорились окончательно. Но ничего.., надеюсь, когда он прибудет обратно в Москву.., ему понравится наш сюрприз. Все-таки когда на тот свет вслед за дочерью отправляют еще и родного брата — это пробьет даже железобетонного Владимира Ивановича.
И он снова склонился над столом, на котором лежало большое квадратное зеркало с рассыпанным по нему белым порошком. Известным всему миру под названием кокаин.
— Миша, — проговорила молодая женщина, бросая на него пронизывающий острый взгляд из-под полуопущенных век, — Миша, иногда мне становится страшно.
— Тебе?!
Михаил втянул в себя «дорогу» белого порошка и поднял на нее покрасневшие глаза.
— Тебе? — повторил он. — Ты же всегда пыталась убедить меня, что если и есть человек, которому неведом страх, так это ты. «Железная леди», так сказать. И вдруг, дорогая моя, такое…
— Да, представь себе, — тихо отозвалась она, и, вероятно, интонации ее голоса оказались столь необычны для Михаила, что он снова оторвался от зелья и уперся удивленным взглядом в непривычно серьезную и мрачную подругу.
— Когда мы трахались там, в больнице, в луже крови этого доктора.., тебя это только заводило, — медленно произнес он. — Ты что же это, кошечка?
78 
