* * *
— Сто тугриков, говоришь? — с напускной свирепостью спросил Фокин, глядя на группу веселой молодежи, высыпавшей из громыхающего зала одной из престижных московских дискотек. — Ета шта-а-а еще такое?
— Монгольская валюта, — ответила высокая шатенка с короткой стрижкой, которая только что разговаривала по телефону со Свиридовым. — А теперь отвечай, мужик: с кем это мы говорили?
— С моим другом. Кстати, он брюнет, — повернулся Афанасий к той из девушек, которая интересовалась цветом волос Свиридова.
— А какая корысть нам от твоего друга? Вот ты — это да. — Шатенка шагнула к Фокину, ее тут же занесло вправо — очевидно, она испытывала определенные проблемы с сохранением равновесия. — Мне всегда нравились крупные мужчины. М-м-м.., и ты думаешь, что вот так поговорил на халяву.., да еще нас, как шпионов, черт те.., и теперь смыться?
— А что? — смеясь, спросил Фокин.
— Пошли с нами!
— Подрывать здоровый образ жизни и бесчинствовать безобразия? — Фокин довольно ухмыльнулся и обвел взглядом обступивших его молодых людей — двух парней и четырех девушек — возрастом примерно от двадцати до двадцати четырех лет. А почему бы нет, подумал Афанасий и выхватил из кармана пачку стодолларовых купюр — аванс щедрого работодателя.
— О-о-о, круто!! — Молодым людям явно понравился широкий жест нового знакомого, который вынырнул на них из темноты и, увидев в их руках «мобильник», попросил позвонить и сказать несколько слов другу.
— Меня зовут Тата, — на полном синусоидальном ходу к ярко освещенным дверям дискотеки заплетающимся языком сообщила ему девушка, которая говорила со Свиридовым. — А ты к-как?
— Афанасий. А Тата — это вообще что за имя? Вождь могучего индейского племени педикулезов Акуна Матата?
Громкий смех друзей девушки был ответом на эту сомнительную остроту.
— Да я понял, — примирительно добавил Фокин, — приятно познакомиться, Наташа.
...И не один из находящихся на этой ночной дискотеке никогда не распознал бы в этом весело улыбающемся молодом и красивом, сполна наслаждающимся жизнью человеке суперкиллера, который всего полчаса назад двумя выстрелами из автоматической винтовки уложил одного из богатейших людей столицы, а потом недрогнувшей рукой убил подручного своего коварного заказчика. Подручного, который должен был убрать исполнителя столь дерзкого и дорогостоящего заказа.
Его, Афанасия Фокина.
Глава 6
Свиридов спокойно и без эксцессов довел автомобиль с мирно спящей Аней до виллы Коваленко и, просигналив охранникам, чтобы те открыли ворота и впустили их во внутренний двор, подъехал прямо к парадной лестнице.
Он не стал будить Аню, а просто легко поднял ее на руки и понес по ступенькам. Сидевший в вестибюле охранник взглянул на него с плохо скрытым недоумением, но, увидев, что хозяйка виллы просто крепко спит и, очевидно, не без влияния алкоголя и прочих паров ментола и эвкалипта, успокоился.
Он донес ее до первой же спальни и аккуратно уложил на широкий низкий диван. Потом прикрыл пледом и, присев на самый край дивана, задумчиво посмотрел на ее бледное лицо и чуть шевелящиеся губы, даже сейчас чувственные и манящие. Глупо. Глупо сидеть здесь и рвать нервы, тем более что нет ничего более бессмысленного, чем это ночное просиживание в позе ополоумевшего от любовной чесотки Ромео.
Он наклонился над ней, чтобы в последний раз проверить, удобно ли ей лежать и плотно ли она укутана пледом, как вдруг ее руки обвились вокруг его шеи и властно притянули к себе. Он не сопротивлялся. Куда легче противостоять медвежьей хватке чемпиона мира по греко-римской борьбе в супертяжелом весе Александру Карелину, с которым Владимир был знаком лично и даже провел пару спаррингов.
Карелину, разумеется, он проиграл, но еще легче он проиграл этим тонким нежным рукам, которые прижали его к себе, и губы Ани едва слышно прошептали:
— Почему ты обманул меня, когда сказал, что не видел того человека?
Владимир чуть приподнялся и посмотрел на потухшее лицо Ани с полуприкрытыми темными глазами.
— Только не спрашивай, какого человека.
Ты мог обмануть Сергея.., но ведь меня ты не обманешь так, Володя?
— Какое все это имеет значение?
— Ты прав. — Аня посмотрела на него, и он увидел, что у нее глаза безнадежно загнанной, затравленной лисицы. Глаза, еще пытающиеся удержать первородную хитрость и инстинкт самосохранения, но уже остывающие перед неумолимым натиском много превосходящих гибельных страстей. Беспомощные и почти по-детски доверчивые. — Ты прав, — повторила она. — Это не имеет никакого значения. Для меня. Хотя я видела по тебе, что ты что-то упорно скрываешь. Ты говорил про того человека так, как будто им был ты сам... Возможно, я так бы и подумала, что это ты... Но ты был все время со мной. Со мной, — еще раз слепо повторила она.