Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
50 
Колобок покосился на меня с добродушной ухмылкой, не опровергая, но и не торопясь подтвердить услышанное.
– Дальше, – потребовал Чехов.
– А что дальше? Утром заявился Тарасов, отобрал у меня пациента и нахально посоветовал уделять больше времени своим больным. А через неделю сказал, что приехали родственники и забрали его в деревню. Только я внимательно просмотрел все касающиеся его бумаги и не заметил там ни единого упоминания о каких-либо родственниках.
– Может, коллега родным сообщил?
– Возможно. – Колобок пожал плечами. – Ребята, мне на работу надо.
Чехов запустил двигатель, но тут же его выключил.
– Слушай, Вова, – мы с Колобком одновременно повернулись. Чехов хмыкнул: – Вообще-то клички не так уж плохо, каждый отзывается на свое, только за ним закрепленное имя.
– Слушай, Чехов, – пригрозил я, – будешь выдрючиваться, мы тебя тоже как-нибудь обзовем, позабористее.
– Понял, не дурак. Я что спросить хотел. А этот Попов, случайно, в вашей клинике не лечился?
– Мне откуда знать? – как-то неестественно зевнул Колобок. – Мне только сегодня сообщили, что он Попов.
– А ты, дорогой, узнай, – душевно сказал Чехов. – Сегодня же и узнай.
– Точно! – меня аж в дрожь бросило. – Представляете, в нашем психиатрическом орудует шайка злых психиатров, которые методично, одного за другим, выводят из строя лучших людей державы!
– Ну уж и лучших, – усомнился полковник. – Меня почему-то не тронули.
Я не рискнул обсуждать его достоинства, только злорадно заметил:
– Да? А разве следить за тобой уже не начали?
– Ребята, мне бы на работу…
– Да погоди ты, – отмахнулся Чехов. – Не, не катит. Твоя теория ни к черту не годится. Да и не тянут твои коллеги крутые дела проворачивать.
У меня отвисла челюсть. Полковник что, за хлопотами окончательно чувства юмора лишился?
Чехов между тем завел двигатель и уже без сюрпризов погнал к клинике. Колобок моментально повеселел.
– А что же ты про своего приятеля ничего не спрашиваешь?
– Не люблю плохие новости выслушивать, – отозвался я уныло. – А после того как сегодня на этот «фикус» насмотрелся…
– Ты имеешь в виду Попова? Так вот, – Колобка прямо-таки раздуло от гордости, – дела Колесова по сравнению с «фикусом», как ты изволил выразиться, не так уж плохи. Он уже некоторые слова усвоил.
– Но эта «лиана» тоже разговаривает, – заметил я без особого воодушевления.
– У Попова всего-навсего удалось выработать условный рефлекс. А то, что он при этом еще и слова говорит, так это только благодаря естественному для человека устройству голосового аппарата. Лабораторная крыса тоже бы говорила, если бы могла. А у Колесова проблески интеллекта проскальзывают. Пока слабые, но проскальзывают. Он даже на меня уже реагирует и на телевизор. На телевизор, правда, чаще.
– То есть ты хочешь сказать, Мишку не обязательно ждет растительное будущее?
Колобок уже важно открыл рот, но тут в разговор встрял Чехов.
– Док, – деловито сказал он, вероятно, даже не обратив внимания, что прервал столь интересную беседу, – давай-ка сориентируемся по поводу дальнейших действий.
– Легко. Но чуть попозже, если не возражаешь. – Я снова развернулся к тезке, с нетерпением ожидая ответа на заданный вопрос.
– Нет, сейчас, – уперся Чехов. – Уже почти приехали. Давай Ко… Крутикова выгрузим, дальше своим ходом отправимся. А тачку на Тверской бросим. Завтра за ней вернемся.
– Давай, – я пожал плечами, искренне недоумевая, почему этот простой вопрос необходимо было решать именно сейчас.
– Прибыли, – сообщил полковник. – Ты уж извини, я к самим воротам подъезжать не буду.
– Ничего страшного, – благодушно успокоил его Колобок. – Тебя завтра ждать, Володя?
– Обязательно, – пообещал я. – Только ты, это, тезка, меня сегодня не видел.
– Да я тебя вообще уже дня три не вижу, если не больше, – воскликнул Колобок, выкатываясь из машины.
– Ну, – я мрачно уставился на Чехова, – пошли, раз уж так настаиваешь.
– Куда это? – изумился полковник.
– То есть как это куда? Ты же сам сказал: машину бросим, а сами…
– Разве? Ничего подобного!
– Ах так?! Какого черта было тогда комедию ломать? И вообще, шел бы ты! Хотя нет, ты лучше оставайся, а я пойду. Я есть хочу!
– О! Это мысль. – Полковник уцепил меня за рукав и водворил на место, с которого я было уже вскочил, ведомый чувством праведного негодования и немножко – чувством голода. – Захлопни дверцу и пошарь там под ногами, будь другом.
50 
