Поймать машину в столь поздний час было делом хлопотным, но это не могло поколебать волю друзей. Они дошли до перекрестка, где порой дежурили желтые «Волги», так как рядом находился дорогой ресторан и запоздалый клиент мог вполне прибегнуть к услугам такси. Здесь они сели в такую «Волгу» и направились прямехонько на квартиру к Шишкину.
– А все-таки, князь, почему ты подумал прежде всего о связи нашего дела и смерти этого журналиста? – шепотом спросил Юсупова Полунин.
– Уж больно он был подавленный, нервный... А потом еще этот Шульц. Такие дела нюхом чувствуешь, здесь слова ни к чему, разное там логическое мышление...
– Понятно, – улыбнулся Полунин.
Такси остановилось, не заезжая во двор одноподъездной девятиэтажки, высящейся темной башней в ночной тишине. Лифт не работал, так что друзьям пришлось пешком взбираться на восьмой этаж. По голубым, освещенным пронзительно-ядовитым светом стенам тянулось поле белых ромашек. Как будто кто-то специально раскрашивал подъезд, дабы придать унылому помещению некоторую индивидуальность.
Дмитрий подошел к двери и нажал кнопку звонка. Он отозвался мелодичной трелью. Трель растворилась в тишине квартиры. Миронов повторил. Потом еще и еще. Его упорство все же имело успех. В квартире зашевелились, потом компания услышала глухой заспанный голос:
– Что такое?
– Это сосед снизу, – прохныкал Дмитрий, – извините, что разбудил... Жильцы верхней квартиры, прямо под вами, нас заливают, не могли бы вы спуститься к нам как свидетель...
– Что за бред! – недовольно пробурчал голос, в котором Юсупов сразу узнал грузновато-рассеянный баритон Шишкина.
– Спуститесь, пожалуйста, – мягко настаивал Дмитрий, – эти гады нас в гроб замучили.
– Это надолго? – осведомился Шишкин.
– Да нет, минут на пять, – пропел Дмитрий, едва сдерживая смех.
– Хорошо, – щелкнули последовательно два замка, и дверь приоткрылась.
А тут уже Полунин и Юсупов не дремали. Они влетели в квартиру, едва не повалив ошарашенного Шишкина на пол. Тот отскочил как мячик к стене, и только она спасла его от падения. В квартире стоял запах перегара. Вид у хозяина квартиры был не столько заспанным, сколько по-алкашески несвежим – видимо, он весь вечер пил. Всклокоченные волосы, отекшее лицо, темные круги под глазами, тупой взгляд.
– Шума не надо, – резко сказал Полунин, наваливаясь на бешено вращающего глазами Шишкина и прижимая его к стене телом в то время, как его рука плотно легла на полные губы Шишкина. – Мы пришли просто поговорить, – улыбнулся Владимир, – ты понял?
Полунин поморщился – ему в нос били горячие пары поглощенного Шишкиным спиртного.
Шишкин хотел было послушно закивать в ответ, но его взгляд, косящий в сторону тех, кто ворвался в квартиру вместе с Полуниным, наткнулся на лукаво улыбающегося Юсупова, узнавание свершилось, и Шишкин, вместо того чтобы покориться требованию Полунина, дернулся. Его затравленный взгляд теперь упирался в лицо Полунину. Владимир еще сильнее прижал Шишкина к стене и угрожающе зашипел тому на ухо:
– Не дергайся, а то башку отшибу. – С этими словами Полунин приставил к виску обомлевшего Шишкина вынутый из кармана «ПМ». – Я шутить не люблю, – крутил пистолетом у лица Шишкина Полунин, – я человек нервный, не заметишь, как твои мозги разбрызгаются по стенам твоего гнездышка. Ты один?
– Да, – размазанно ответил Шишкин, рот которого изнемогал под сильной и беспощадной ладонью Полунина.
– Это хорошо, – улыбнулся Владимир, – пошли в комнату, разговор к тебе есть.
Он втолкнул Шишкина в освещенную гостиную. Тот повалился на кресло как окорок.
– Узнаете меня, господин Шишкин? – не мог отказать себе в удовольствии немного поиздеваться над несговорчивым субъектом Юсупов. – Не хотели общаться тихо-мирно, теперь вот приходится применять к вам силу.
– Расскажите нам о Шульце – и мы уйдем, – твердо произнес Полунин.
Шишкин передвигал взгляд с лица на лицо так, как передвигают мебель – медленно, нудно, терпеливо. Потом его нижняя губа, оттопыренная и тошнотворно влажная, начала дрожать. Из глаз, к удивлению Полунина и всех остальных, у Шишкина потекли слезы. Потекли неостановимо, безудержно, без надрыва и возгласов. Полунин пребывал в некотором замешательстве. Слезы Шишкина обезоруживали. Идиотский отсутствующий взгляд журналиста блуждал по ковру, которым был застелен пол в гостиной, и вместе с этим тихим слезоизвержением являл картину полной утраты человеком разума и способности соображать.