36 
Пока он скрежетал зубами, дотошный санврач обследовал помещение сауны. Он едва не на карачках облазил предбанник, щупая резиновые коврики и почему-то выпячивая свои слюнявые губы, потом перешел в парилку. Там он закачал головой, словно высказывал осуждение.
– Нехорошо-о-о, – раздумчиво протянул санврач, проводя рукой по доскам, – нехорошо-о-о...
– Что нехорошо? – удивился и без того раздосадованный Фиксатый.
– И стены тоже... – с нарочитой горечью вздохнул Константин Сергеевич.
– Да нормально все! – осмелился противоречить врачу Фиксатый.
– И в предбаннике тоже... – вздыхал Константин Сергеевич.
Фиксатый не понимал, что может быть неисправно в предбаннике и парилке. Он подозревал врача в желании загодя все охаять и содрать с Батурина побольше денег.
– Что плохо-то? – раздраженно спросил Фиксатый.
– Это я отмечу в акте, – остался холоден и замкнут Константин Сергеевич. – Да-а-а... Можете закрывать.
Санврач направился в душевые, где в это время с точно таким же тщанием и предвзятостью осмотром помещения занимались две жопастые тетки.
– Константин Сергеич, – увидев начальника, сказала одна из них, – на трубах ржавчина, на стене грибок... Вентиля тоже оставляют желать лучшего...
– Ты, Люба, все отмечай, – кинул ей удовлетворенный ее замечаниями Константин Сергеевич, – а я пока пойду доложу Аркадию Матвеевичу.
В это время Оковалов уже сидел в кабинете сумрачно глядящего на него Батурина. Разговор у них не клеился. И приход Константина Сергеевича, казалось, мог внести свежую струю. Когда же он доложил начальнику, как обстоят дела, тот едва мог сдержать довольную улыбку. Ценой грандиозных усилий он подавил в себе желание улыбнуться во весь рот, а вместо этого скривился в язвительной усмешке, говорившей как бы о его недовольстве, а на самом деле – торжестве.
– Так вот, батенька, – с презрительной снисходительностью взглянул он на несколько смущенного Батурина, – придется вас пожурить.
Его тон, елейно-мягкий и скользко-липкий, на самом деле не предвещал ничего хорошего. Батурин уловил это и оттого на душе его заскребли кошки.
– Эхе-хе, – продолжал разыгрывать сердобольного этакого господина Оковалов, – вот закроем вас, что тогда скажете? Это мы еще столовую не проверяли... Да, Константин, – обратился он к подчиненному, – скажи Алевтине, чтоб пищеблок как следует посмотрела.
Константин Сергеевич кивнул и вышел из кабинета.
– Так ведь ничего страшного нет, – спокойно возразил Батурин, – это ж не то что...
– Это вам так кажется, – несговорчиво усмехнулся Оковалов, приняв гордый и неприступный вид, – а на самом деле все выглядит более чем печально. Полная антисанитария.
Батурин по простоте душевной решил, что санврач напрашивается на взятку, сам Колян обычно говорил «шоколадку».
– Ну так ведь все можно уладить, – неопределенно начал дипломатические переговоры Колян, – у всего есть цена...
– Вы что, мне взятку предлагаете? – оскорбился Оковалов. – Я вам повода не давал! То, что я у вас тут бардак увидел, не дает вам права считать, что я напрашиваюсь на взятку! – пафосно возвысил он голос.
– А вы не возьмете? – пошел ва-банк утративший терпение Батурин – он злился на этого инспектора даже не столько за то, что он обнаружил три грамма ржавчины, сколько из-за того, что нагрянул именно тогда, когда в голове Коляна роились невеселые мысли о глупой смерти Славки Болдина.
– Да я сейчас свидетелей приглашу! – взъерепенился Оковалов. – Вы что себе позволяете? Думаете, полгорода скупили, так вам все можно! Совсем стыд потеряли!
Не помня себя, Батурин надвинулся на Аркадия Матвеевича. Тот испуганно стал пятиться, пока не уперся спиной в стену.
– Я тебя, чмо вонючее, сейчас по стенке размажу! – Батурин схватил Оковалова за грудки и мощно потряс, приподняв от пола.
Аркадий Матвеевич роста был небольшого, а рядом с Батуриным и вовсе выглядел карликом.
– Помоги... – прохрипел Аркадий Матвеевич.
И тут в дверь после отдающего скупую дань вежливости стука вошел сияющий Константин Сергеевич.
– С пищебло... – на миг он осекся, увидев, как Батурин, выпустивший к тому времени из рук Оковалова, прижимает того к стенке.
– Я и милицию вызвать могу! – возмущенно крикнул обретший неожиданно мужество Оковалов. – Константин Сергеевич, этот... этот... – он задыхался от бешенства, – этот маньяк мне угрожал физической расправой, когда я отказался от взятки. Будьте свидетелем!
36 
