Беседу прервали две женщины, которые принесли в хижину еду для изголодавшихся гостей генерала. Отти сразу понял, что из этих ребят можно легко сделать своих сторонников. Если их поймают правительственные солдаты и выяснят, что они иностранцы, тогда можно будет раструбить о движении, как о международном. В его рядах есть и эфиопы, и сомалийцы! Этих ребят нужно пригреть и заставить играть в нужные игры.
Женщины поставили на стол четыре больших блюда. На одном из них было тушеное мясо, запеченное в углях в пальмовых листьях. От него так ароматно пахло, что Шариф сразу забыл обо всех своих злоключениях. На втором блюде был знаменитый салат из бананов: накрошенные дольки, сдобренные специями, политые молоком или сливками и маслом. Два других блюда были с незнакомыми сомалийцу овощами и зелеными побегами каких-то растений.
Магиба, в отличие от Шарифа, отнесся к запахам мяса совсем иначе. Он схватился руками за рот и быстро отвернулся от стола. Все его тело содрогалось. Генерал удивленно посмотрел на эфиопа. Когда Магиба, наконец, не выдержав, выбежал из хижины наружу, Шариф рассказал Отти о виденном ими вчера в деревне.
Генерал отнесся к рассказу спокойно. Он стал рассуждать о зверствах правительственных войск и приспешников официальной власти, которые расправляются таким образом со сторонниками движения. Поняв по реакции молодых людей, что те отнеслись к расправе в деревне крайне негативно, генерал решил в будущем не привлекать их к подобным операциям. Пусть, решил он, в рядах его бойцов будут идейные бойцы, которые не совсем осведомлены о всех действиях повстанцев. В случае чего, они с пеной у рта будут доказывать, что боевики генерала Отти не убивают мирных жителей.
Прошло шесть дней, которые беглецы провели в лагере бойцов «Армии сопротивления Господа». Воспользовавшись тем, что волонтеры не знают местных диалектов, Отти не изолировал их от остального лагеря. Кроме него английским владел только его помощник Бусинга, бывший офицер конголезской армии. Так что обработку новоиспеченных бойцов они продолжали вдвоем.
В отведенной им хижине друзья ночевали вместе с еще несколькими бойцами. Но только ночевали. Все дни напролет проходили в различных подготовках и занятиях. Часть отряда все время отсутствовала в лагере. То одну, то другую группу генерал отправлял на задания. Часто его бойцы отсутствовали по нескольку дней. Шариф и Магиба знакомились с оружием и боеприпасами, которыми располагал отряд генерала. Сам Отти или Бусинга инструктировали новичков, рассказывая о тактике и приемах, которые используются во время операций.
Первые дни Шариф еще размышлял. Иногда он пытался поговорить с Магибой, но тот ко всему относился равнодушно и легкомысленно.
– Ну, чего ты еще хочешь, Шариф, – снисходительно отвечал он другу. – Нас кормят, мы живем в относительном удобстве. После всего, что с нами произошло, это кажется настоящим раем. Какие бы идеи они ни исповедовали, какие бы цели ни преследовали, не все ли нам равно? Пусть занимаются, чем хотят, а мы побудем здесь, поглядим, а потом, когда представится случай, удерем, как обычно.
– Удерем? – возмущенно спрашивал Шариф. – Как ты не понимаешь, что эти люди сражаются с оружием в руках ради идеалов! У них есть цель, и они ее добиваются. Многие ли твои знакомые способны на такое самопожертвование? Нам не удирать нужно, а учиться у них. Я хочу в конце концов вернуться на родину и так же, с оружием в руках, отстаивать свои цели и идеалы.
– Шариф, – примирительно отвечал Магиба, – ты мне друг! Я за тобой пойду куда угодно и на что угодно. Но только потому, что ты мой друг. Только не требуй от меня, чтобы я начал разделять убеждения этих людей. Я не сторонник каких-либо идеологий. Я одинокий вор, подружившийся с ненормальным пиратом. Хочешь остаться – останемся, хочешь воевать – я не против, это дело прибыльное, и не хуже всех других. Но это только из-за тебя, а не из-за них! Вот!
В конце концов Шариф махнул на идейную безграмотность и социальную пассивность своего друга и отстал со своими разговорами. Теперь они беседовали только на абстрактные темы. Иногда Магибе хотелось открыть глаза своему другу на дела повстанцев. Он-то раньше слышал об этой группировке и не сомневался, что трупы в деревне, на которую они наткнулись в джунглях, – дело рук этого отряда. Ему самому было наплевать, а вот разочаровывать Шарифа не хотелось. Точнее, хитрый Магиба молчал не столько из-за Шарифа, сколько из-за возможности обогащения, которое сулило участие в военных походах. Пусть Шариф сам дойдет до всего. Переубеждать такого человека, как он, – дело безнадежное и неблагодарное.