Она приносила ему открытку, просила автограф, а он безотказно расписывался размашистым почерком. Так прямо и писал на каком-нибудь образе Мефистофеля:
“Ф.И. ШАЛЯПИН”.
Однажды он у нее спросил:
— Сестричка! Вы деньги-то с них берете?
— Господь с вами, Федор Иванович! — ответила Фаина.
— Вот те на! — удивился Шаляпин. — Мои лакеи на этом себе дворцы построили и стали независимыми людьми.
Фаина — мгновенно — Шаляпину:
— Независимость — это внутреннее обстоятельство или внешнее???
При этих словах на Шаляпина Федора Ивановича нашло великое озарение. Он встал, поклонился и сказал:
— Сестричка! Прошу вас из сострадания и милосердия дать мне свои наставления.
А она:
— Давайте лучше, Федор Иванович, с вами что-нибудь споем.
Фаина хорошо пела. Как ветер в печной трубе.
8.
Фаина была обалденной красавицей. Но даже и слышать не хотела ни о каком замужестве. И все-таки один раз она по-настоящему влюбилась — во время Великой Октябрьской социалистической революции, когда пришла на выступление вернувшихся из ссылки политкаторжан.
— Худые — кожа да кости! — она рассказывала. — Но зато какие пламенные речи.
– “Долой буржуев!”
– “Да здравствует власть рабочих и крестьян!”
Вдруг в этакой возбужденной обстановке один очень рыжий и конопатый каторжанин вышел на трибуну и вот с какими словами обратился к бушующей, революционно настроенной толпе:
— Товарищи! Век мирских невзгод подобен сну, иллюзорен и недостоин никакого внимания. Закройте рты и зажмурьте глаза: погрузитесь хоть раз в свою собственную сокровенную природу. Это вам поможет, товарищи, искоренить желания, глупость, зависть и злобу. А также слишком серьезное отношение к вашим рождениям и смертям.
Все онемели. А он сделал паузу и добавил:
— Товарищи! Вы устали. Пожалуйста, отдохните.
Как сообщает стенографистка, после его слов среди многолюднейшего собрания не было ни одного, кто бы в эту минуту не обрел просветления.
Естественно, моя будущая бабушка Фаина влюбилась в него до полусмерти, поэтому с трибуны, на которую этот тип всходил еще неизвестно кем, спустился уже не кто иной, как мой родной и любимый дедушка Степан.
9.
Это была пара — нимфа и сатир. Сам себя дед называл мордоворотом.
— Я иду, а на меня все морды воротят, — с гордостью говорил он.
10.
В ссылку дед попал еще при царизме. За распространение листовок революционного содержания. К нему явилась полиция с ордером на обыск и на арест.
Полиция колотит в дверь. Он им:
— Иду, иду!
А сам не открывает. Он решил быстро и незаметно съесть листовки.
Когда полиция ворвалась, он съел почти весь тираж. Осталось несколько листовок. Полицейские схватили их и жадно стали читать. Там было написано:
- Если идет дождь —
- Пусть идет.
- Если грянет буря —
- Пусть грянет.
Оба полицейских, прочтя листовку, обрели просветление, которым они, как всякое живое существо, изначально обладали, но были погружены во м рак неведения.
В то же мгновение в их полицейских сердцах вспыхнуло ответное стихотворение — одно на двоих — об Истинной Реальности и иллюзии, движении и покое:
- Арестовали тебя
- Или нет,
- На свободе ли
- Или в темнице,
- Ты — океан, который не знает вериг!
— продекламировали полицейские. С этими словами они сдали деда в участок и отправили на каторгу.
11.
Будучи в заключении, мой дед оказался в камере с образованнейшим человеком своего времени. Звали его Карл Иосифович Сафьяни. Двадцать иностранных языков он знал в совершенстве, а остальные тридцать четыре так-сяк: умел на них читать и писать.
Шесть долгих лет просидели они в одной камере со Степаном. И все свободное время уважаемый профессор Московского университета Карл Иосифович Сафьяни посвящал тому, что обучал Степу разным иностранным языкам: английскому, польскому, итальянскому, латинскому и древнегреческому, даже персидскому и японскому.
Дедушка Степан оказался на редкость способным и трудолюбивым, он не только все схватывал на лету, но и очень старался, учил слова, записывал в тетрадочку, и они подолгу с Карлом Иосифовичем упражнялись в устной речи. К концу заключения Степан уже с гордостью подумывал про себя, что попал он в тюрьму совершенно необразованным пролетарием, простым чаеразвесчиком (он работал на чаеразвесочной фабрике), а вернется интеллигентом, как Карл Иосифович Сафьяни — широко образованным человеком своего времени.