98 
Отец Василий вернулся на кухню, бездумно открыл холодильник и нагнулся, чтобы достать с самого низа банку с квашеной капусткой. И в этот самый миг оконное стекло сзади него лопнуло, а прямо над головой громко щелкнула дверца навесного шкафа. Священник недоуменно глянул вверх. На полированной поверхности шкафа зияло выщербленным лаком маленькое округлое отверстие.
«Блин! Это же пуля!» – охнул он и рухнул лицом в пол. В ушах еще гудело от звона выбитого стекла, но ум был ясен и бодр. «Надо переползать!» – сообразил он и пополз в коридор.
Это явно была работа Парфена, никто другой не стал бы с такой настойчивостью сводить счеты с отцом Василием, да он и не переходил дорогу больше никому. Священник выполз к лестнице и, убедившись, что его нельзя увидеть ни из какого окна, на ощупь взбежал на второй этаж. Пригнулся, подобрался к зашторенному полукруглому окну и осторожно посмотрел в щель между занавесками.
Перед ним расстилался знакомый район, кое-где освещенный фонарями и редкими желтыми окнами немногочисленных соседей. Он попытался сообразить, откуда могли стрелять, и понял, что, скорее всего, из чердачного окна строящегося дома напротив. В кромешной ночной тьме ни самого дома, ни тем более его чердачного окна видно не было, только едва заметный контур крыши. Но отец Василий хорошо знал округу, это было совсем недалеко, метрах в двухстах – промахнуться почти невозможно. И, если бы он не нагнулся за капустой…
«Да, Парфен, за тобой не заржавеет, – признал отец Василий. – И что мне теперь делать?» – задал он себе вопрос, но тут же осознал, что давно уже знает ответ. Главное – не паниковать и не впадать в оцепенение! Иначе долго не протянуть, его просто убьют. Думая об этом, он не испытывал ни страха, ни сожалений. Усталость от пережитого была столь велика, что на полноценные эмоции порой просто не оставалось никаких сил.
Он попытался проанализировать свое положение, но никогда раньше он в такую ситуацию не попадал, сравнивать не с чем. Одно было точно – ни теперешний отец Василий, ни прежний Михаил Шатунов не знал другого способа решить проблему, кроме как начать ее решать. Тем более что теперь здесь не проглядывалось ничьих интересов – ни денежных, ни структурных; одна голая месть, одно ущемленное самолюбие преступного элемента. А значит, договориться нельзя, можно только противостоять.
«Или объяснить», – подумал вдруг отец Василий. В конце концов, если у него действительно есть самолюбие, гордыня, он должен найти в себе силы признать, что никто не виноват в том, что произошло. Никто, кроме него самого… Мысль была интересная, но надежды на разум господина Парфенова у священника было немного. «В любом случае его надо найти, – решил отец Василий. – Тем более после того, что произошло!» Он еще раз выглянул в щель между занавесками, но, понятное дело, никого подозрительного не заметил, да и заметить не мог. Вокруг расстилалась тьма египетская.
Отец Василий тихо спустился по лестнице на первый этаж, закрыл входную дверь на ключ и так же тихо пробрался в детскую. Это была самая удобная комната, тем более что Вера уже съехала и жила прямо в киоске при шашлычной.
При мысли о Вере священник улыбнулся. Эта молодая женщина радовала его все больше. Она на удивление быстро переквалифицировалась из проститутки в торговку, порой скандальную, но чаще профессионально-улыбчивую.
Анзор положил ей процент с выручки, и Вера, скрупулезно просчитав динамику доходов, сменила график и спала не более пяти часов в сутки, с двух ночи до семи утра. Более того, она весьма детально проанализировала сбыт товара и добилась от Анзора резкого изменения ассортимента. Что вообще не укладывалось ни в какие рамки, самолюбивый и порой вздорный Анзор прислушался к своей новой продавщице. Может, потому, что, как говорят, «положил на Веру глаз», но, скорее, его убедили результаты. Как хвасталась Вера, с ее приходом выручка увеличивалась чуть ли не на треть. Понятное дело, бесконечно это «экономическое чудо» в шашлычной продолжаться не могло, но пока доходы росли.
И все же главное изменение было внутреннее. Здесь, работая по восемнадцать часов в сутки, Вера как-то успокоилась, словно обрела дополнительную внутреннюю опору. Она все реже хамила покупателям, а недавно даже появилась в храме – при ее загруженности это был почти подвиг.
За этими мыслями отец Василий выждал еще около часа и заснул тревожным, чутким сном висящего над краем пропасти.
98 
