Что ж, приобретая большее, нужно чем-то жертвовать. Глубоко вздохнув, Головлев подхватил давно уже заготовленные чемоданы и заторопился к выходу.
* * *
Сергей Сергеевич Голюнов за время своего отсутствия многое успел сделать, для того чтобы серьезные ведомства поддержали проект истинного патриота – доктора Козлова. Как только он заручился их гарантиями, тотчас же поехал в «Сосновую шишку», чтобы рассказать, порадовать. И вот...
Генералу хватило одного взгляда, чтобы понять, что здесь происходит. Услышав гортанное бормотание двух типчиков, чей холеный вид и характерная внешность выдавали в них иностранцев, Голюнов уничтожающим взглядом посмотрел на Козлова, развернулся и, не говоря ни слова, пошел прочь – может, слишком поспешно для человека своей комплекции.
Козлов, придя в себя от испытанного потрясения, пробормотал какие-то извинения иностранным гостям и помчался по коридору за генералом.
– Послушайте! – кричал он. – Вы не понимаете, что здесь происходит. Я вам сейчас все расскажу, и вы поймете, как вы ошибаетесь! Сергей Сергеевич!
Козлов догнал его и попытался схватить за руку, подобострастно заглядывая в глаза.
– Я не понимаю?! – со всей злостью, на которую он еще был способен, обрушился на него генерал. – Это вы, молодой человек, чего-то не понимаете! Отпустите...
И, отдуваясь, как носорог, генерал затопотал по лестнице. Козлов остался стоять на верхней ступеньке, понимая, что в этот миг с треском рушится с таким трудом созданное им здание. И вдруг услышал грохот и истошный женский крик: «Врача! Быстрее!»
Перепрыгивая через ступени, он полетел по лестнице и увидел побагровевшее лицо и приоткрытый рот генерала, которого в этот момент укладывали на каталку. Рядом с каталкой суетился Карташов.
– Что произошло? – задыхаясь, спросил его Козлов.
– Сердечный приступ, – лаконично ответил тот.
– Откачаем?
– У нас нет реанимации, – отозвался Карташов, захлопывая двери операционной перед носом Козлова.
Тот стал бить себя по коленям и причитать, не обращая внимания на столпившийся вокруг народ:
– Все пропало! Все пропало!
* * *
– Так, Ладыгин, – прорывался сквозь завывания в трубке голос Чехова. – Ответь мне откровенно – ты давно бросил спорт?
– Давно, – честно ответил я.
– Это плохо – может пригодиться, – уверил меня Чехов.
– Не переживайте, Юрий Николаевич. Пару морд я разбить успею, пока на меня не навалятся. А что, идем драться?
– Еще не знаю точно, но, видимо, придется. По крайней мере, желающих добраться до нас будет предостаточно. Так что – готовься.
– Понял. Когда приступаем к дроблению лицевых костей?
– Думаю, сегодня ночью. Ближе к утру – часика эдак в два-три.
– Ого! У наших врагов бессонница?
– Бессонница предстоит твоей зазнобе – отзвони ей и предупреди, чтобы спать ложилась без тебя.
– Ладно. Завещание писать?
– У тебя есть что завещать? – ехидно поинтересовался Чехов.
– Ну, хотя бы мой художественный беспорядок.
– Лучше застрахуй свою жизнь.
– Вы умеете вдохновлять, Юрий Николаевич!
– На том и порешим, – поставил точку в нашем разговоре Чехов.
Учтя все пожелания, я позвонил Марине, предупредил, что сегодня не приду. И завтра, возможно, – тоже.
– Опять какие-нибудь приключения? – огорченно спросила она.
– По законам жанра!
– В смысле?
– В смысле – оскорбленный в лучших чувствах супергерой, потеряв своего напарника, начинает мстить и не оставляет камня на камне во владениях врага...
– Знаешь, супергерой, когда-нибудь ты убедишься в собственной смертности! – с горечью в голосе пообещала мне Марина.
– Не в этой жизни, – уверил ее я и стал прощаться. Мне надо было хорошенько выспаться.
* * *
В затылке ломило, глаза открывались с трудом.
«Это чем же таким я вчера накачался? Термоядерная штука. Надо бы сегодня повторить. Это же надо, я даже не помню, как это все произошло», – удивлялся он.
Скосил глаза, пытаясь рассмотреть, не лежит ли рядом с ним какая-нибудь красотка. Вместо красотки увидел какие-то склянки с лекарствами. Он резко сел – все поплыло вокруг. Когда ему удалось сфокусировать взгляд, он понял, что находится в больнице, только в больнице с дорогой мебелью и жалюзи на окнах. Попытался встать, но снова повалился на подушку – так сильно его тошнило.
Поборов приступ дурноты, он внезапно вспомнил все.