126 
Василий регулярно брал у босса ссуды, много тратился на лечение престарелых родителей, — он примолк, суровый. Знаев же затеял в гудящей голове прикидку: что делать дальше. Ему срочно требовался отдых, сон, хотя бы час-полтора, перед тем как отправиться на работу и объясняться насчет украинского газа с незваными гостями в погонах. Шофер подождет в машине, или в гостевом домике, или на кухне особняка, а хозяин ляжет спать, потом поедет в город, как реальный папа: на заднем сиденье. Таков был план — оптимальный, но не лучший. Лучший состоял в том, чтоб вообще не принимать горизонтального положения. Не позволять расклеиться этому капризному слабаку, самому себе. Новое июньское утро — второго такого никогда не будет — нужно потратить на подготовку к тяжелому дню; уединиться, абсолютно, чтоб на двести метров вокруг — ни одного прямоходящего, хватит с меня прямоходящих, достали, никого не хочу видеть, шофера — к черту, сам — под душ, потом еще один укол, потом прогулка — и в девять с копейками на старт, за руль, я Серега Знаев, я железный, я всегда готов к войне, меня можно уничтожить, но нельзя победить…
Вид массивных ворот собственной латифундии несколько успокоил. Хорошие ворота. Сразу видно — человек поселился здесь всерьез и надолго. Попрощался с Василием, приказал ему двигаться в банк на такси, скороговоркой пробормотал извинения. Ерунда, шеф, — великодушно ответил водитель. — И не такое бывает. Был вот случай… Потом расскажешь, — перебил банкир. Только шеф, не гоняйте, — попросил Вася. Не забывайте про «черную копейку». Никогда не забуду, — серьезно пообещал Знаев; на том и расстались. Если по-людски, надо было хоть чашку чаю предложить мужику, выдернутому из постели в два часа ночи. Однако банкиру столь сильно хотелось остаться в тишине, наедине с землей и небом, что мысли о соблюдении элементарных приличий легко отодвигались на задворки сознания.
Стоял в душе. Бормотал ругательства. Шепотом постанывал. Говорил с медленными. Медленные обступили со всех сторон, внимали, имя им было — легион, лица выражали вялое любопытство, поскольку не умели выражать ничего другого.
…Повторяю: я — Знайка. Меня бьют. Подставляют. Обманывают. Мне мешают, меня не понимают, меня тормозят, из меня вытаскивают силы и деньги. Мои нервы губят. Мое время крадут. А мне это все по хую. Слышите, вы?! Мне по хую!
Может, я сгину, может — выживу. Но мне известно, как будет. Со мной или без меня, при мне или после меня, но будет так: люди очнутся. Не сразу, постепенно, в течение длительного промежутка времени — возможно, потребуются десятки лет — но отрезвеют. Не потому, что их кто-то научит, глаза откроет, нет; они очнутся сами, единственно оттого, что не смогут отыскать другого выхода.
Слюнопускание прекратится. Разноцветные картинки для превращения потенциальных гениев в олигофренов, и другие картинки, для вытаскивания из олигофренов их денег в обмен на портянки с логотипами, будут осмеяны. Рухнет вся система. Дьявольская молотилка разлетится в куски. Все поймут, что достаточно протянуть руку и убрать болтающуюся перед глазами картинку, — за ней откроется горизонт, стократ ярче любой картинки. Кто видел горизонт, тому картинки неинтересны.
Так он бормотал себе под нос, гипнотизировал пустоту. Кое-как обтерся шершавым полотенцем, потом ковылял сквозь лес по самой длиной дорожке, ведущей от дома в глубь рощи. Триста шагов до стены, до того места, где кончается его земля, сытая, облагороженная, и начинается, сразу за оградой, земля ничья, когда-то колхозная, общая, теперь залуговевшая, одичавшая без присмотра; потом триста обратно — туда, где стоит, прочно вросший в планету, его дом, лично им придуманный, в точности такой, какой обязан быть у всякого нормального мужчины, изловчившегося не потерять достоинства в нынешние времена; простой, крепкий дом, где легко дышится, где утром солнечные лучи гладят лицо, а вечером горит живой огонь.
Первым входящим звонком — в девять часов одиннадцать минут — отметился Лихорылов. Он рычал, как тигр. Банкир даже заслушался. Настоящий русский бас, как настоящий итальянский тенор, встречается редко.
— Сергей Витальевич!! Как же так?! Что происходит?! Мы ж с тобой договаривались!!
Смотри-ка, — подумал Знаев, — вчера полмиллиона взял, а сегодня я у него опять Сергей Витальевич.
— О чем? — спросил он елейным голосом.
— Убирай свой плакат!!
— Щит.
126 
