Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
95 
В прихожей он застал следующую картину: Ляжечка, постелив себе свою кожаную куртку, спал без задних ног на самом пороге двери, как пес, охраняющий хозяйское добро.
Щукин усмехнулся и поднял с пола свои ботинки.
«Вот придурок, – подумал он, возвращаясь на кухню, – выпил и улегся сторожить. Неужели он думает, будто я настолько глуп, что попытаюсь убежать вот сейчас? За квартирой же следят – это абсолютно точно. Как я уже установил, хозяева Ляжечки – люди действительно серьезные, менты. Вот только и мышление у них сугубо ментовское. Поэтому нетрудно будет оставить их с бо-ольшим носом».
Щукин снова усмехнулся и, утвердив один свой ботинок на коленях, отодрал кусок каблука и извлек пакетик с порошком, который он вытащил из кармана Матроса. Растворив порошок в ложке с водой, Щукин подогрел получившийся раствор и сцедил его в шприц, легкомысленно брошенный Ляжечкой под диван, на котором спала Лиля.
Кстати, когда Щукин ходил за шприцем, Лиля проснулась и посмотрела на него. Николаю показалось, что взгляд ее стал более осмысленным, чем был все то время, пока она находилась в наркотическом трансе.
– Как ты? – спросил он, чтобы установить, оправилась девушка от наркотиков или еще нет, но не получил ответа.
– Подождем еще, – решил Щукин, – тем более что время у меня есть – до вечера.
Шприц с раствором зелья Матроса Николай аккуратно завернул в тряпочку и спрятал в карман. Пока он ему был не нужен, но использование его предполагалось для успешного осуществления одного из пунктов разработанного уже плана.
Теперь Николаю оставалось ждать вечера.
Глава 14
Большая черная машина иностранного производства с тонированными стеклами петляла по извилистой горной дороге. Позади нее ехал приземистый джип, очень похожий на громадную бойцовскую собаку. В иномарке, идущей первой, на заднем сиденье полулежал погруженный в дремоту Седой.
Неспокойные мысли не давали ему уснуть окончательно.
«Да, – думал он, – очень плохо, что лекарства от хандры еще не изобрели. Обычно всем людям помогает просто человеческое общение, а мне и это не помогло… Тогда в ночном кафе я так озверел, ни с того ни с сего набросился на этого фраерка – будущего прокурора – и так изметелил, что тот едва жив остался. Убил бы, если б халдей меня не оттащил. Надо бы ему какую-нибудь премию выдать, халдею-то. Пришиб бы до смерти того юриста – были бы у меня проблемы лишние. А лишние проблемы никому не нужны. Тем более мне. Тем более сейчас. И из Питера нет никаких вестей. Так и свихнуться можно. Эх, Лиля, Лиля… Где ты сейчас? Жива или нет?»
Седой протяжно вздохнул, но вспомнил, что он не один в салоне автомобиля, и чтобы замаскировать перед водителем свою хандру, успел переделать вздох в зевок. Водитель тут же сбросил скорость, и машина пошла мягче.
– Да не сплю я, не сплю, – проворчал Седой, поднимая голову и открывая глаза. – Давай, быстрее поехали, а то плетешься, как бабка за пенсией…
Водитель послушно увеличил скорость.
Седой полез в карман за сигаретами, но его пачка почему-то оказалась пуста.
– Эй, – позвал он водителя, – курить у тебя есть?
– Конечно, – откликнулся тот и принялся судорожно рыться в «бардачке» в поисках сигарет. В зеркале заднего обзора Седой видел его лицо, перекошенное от чрезмерного стремления угодить, – и Седому стало противно. А когда водитель, больше увлеченный поиском сигарет, чем наблюдением за стремительно бегущей на него черной лентой дороги, на секунду выпустил из рук руль, автомобиль здорово тряхнуло – и только чудом вовремя сориентировавшийся водитель удержал иномарку от падения в пропасть, зияющую по левую сторону горной трассы.
– Ну ты, – сквозь зубы проговорил Седой, – придурок. За дорогой лучше смотри… Чуть не угробил меня.
– Извините, – выговорил водитель, и голос его от только что пережитого мгновенного испуга был хрипл. – Я вам сигареты искал и…
– За баранку лучше держись, – посоветовал Седой, который и думать забыл о сигаретах, – я перебьюсь…
– Слушаюсь, – ответил водитель.
Седой, чувствуя в себе снова закипавшую злобу, еще долго матерился вполголоса. При каждом его слове водитель вздрагивал.
Наконец Седой замолчал.
Он вдруг подумал, что впервые за многие годы стал понимать, какой страх он вызывает у людей своего окружения.
«Надо сдерживать себя, – мысленно проговорил Седой, – что-то я совсем расклеился, как фантик бумажный… Уже всем известно, что Седого злить нельзя, что у него горе… А какое, к черту, горе может быть у вора-законника, если у него похитили какую-то телку? Мало ли телок на белом свете и что из-за них горевать… Наверное, и слухи пошли, что Лиля – вовсе не любовница моя, как я всем давал понять, а… кое-что другое… Да и уже то, что ее похитили, должно навести пацанов на соответствующие мысли. Чтобы человеку по-настоящему досадить, его лишают самого дорогого… А по мнению моего окружения, баба – просто увлечение. Сегодня одна, а завтра другая. Я и сам так думаю, но Лиля-то – не баба… Она моя дочь. Кровь от крови, плоть от плоти… Эх… и откуда те, кто ее похитил, узнали самый важный мой секрет? Кто знал о том, что Лиля – моя дочь, кроме меня и Семена? Да никто. Семен теперь мертв, но он и живой был – могила. В смысле – умел секреты хранить. Мать Лили – та бикса с Крымского побережья, с которой я двадцать лет назад крутил роман, – давно загнулась от сифилиса, а вот Лильку я спас. Девятнадцать лет жил, зная, что у меня есть дочь, а никакого значения этому факту не придавал. И только когда ее в первый раз увидел случайно, то понял, что кровиночку свою больше никуда от себя не отпущу… И ведь никто не знал, что она – моя дочь. Семен знал, но он молчал. Я – подавно. Да и Лилька понимала, что, скажи она кому-то – тут же над ней повиснет опасность, как туча. И тоже молчала… Кто? Откуда и кому стало известно?»
95 
