Вера не могла бы сказать, что в лице этого мужчины было что-то особенное, таких лиц можно встретить в Москве сотни, пройдя всего пару кварталов по Тверской.
Ничем не примечательное лицо, если бы не глаза. Человеку с такими глазами очень трудно придумать профессию, он не может быть ни вузовским преподавателем, ни артистом театра, ни рабочим, ни челноком, ни милиционером, ни летчиком, ни водителем, ни… Короче, ни одной из профессий обыкновенной мирной жизни эти глаза не соответствовали. В них был вызов всем, на кого они смотрели, и в то же время ответ на любой вызов. Очень странные глаза, от которых веяло холодом и которые преображали это рядовое лицо, придавая ему неповторимую индивидуальность.
Она пропустила момент, когда он открыл глаза, и опомнилась, только уже встретившись с ним взглядом. Отступать было поздно, и она не отвела свой взгляд.
Его лицо мгновенно сковало напряжение. Рука, засунутая в карман джинсовой куртки, шевельнулась, словно он держал там камень, которым собирался размозжить голову всякому, кто косо на него посмотрит. Вторая рука, вцепившаяся в край сиденья, напряглась так, что пальцы побелели.
«А ведь он, похоже, меня боится! – весело подумала Вера. – Интересно! Что же во мне такого страшного для мужчины? Мы же не в постели, в конце концов!»
В постели она часто мужчин если не пугала, то вызывала у них как минимум оторопь своей энергией и ненасытной плотской жаждой. Она сама долго не могла понять, как это у нее получается и сочетается с полным отсутствием физиологического желания к конкретному человеку, пока не сообразила, что все дело как раз в том, что она в постели конкретного-то мужика и не видит. Она просто каждый раз ложилась с кем-то в постель, представляя, что встретила идеальное воплощение своего представления о мужчине. И не видела в упор того, кто в реальности прикасался к ее телу.
Это был фактически театр одной актрисы с участием статистов, которые каждый раз менялись и на которых она не обращала внимания. От них требовалось только одно – наличие внешних половых органов, не больше. Всю внутреннюю, психологическую работу над женщиной, которую мужчина должен проделывать в постели, Вера выполняла сама в своем воображении. Это и рождало в ней неуемную энергию, такую же по сути искусственную, как и ее представления об идеальном мужчине. Она знала, что его на самом деле не существует, но верить в это не хотела.
Так и этот скорее всего окажется в постели или неуверенным рохлей, кончающим прежде, чем она удовлетворит свою первую жажду, или грубым солдафоном, которого интересует только дырка у нее между ног, куда он сможет пристроить свой деревянный негнущийся кол и минуту-другую подергаться на ней, считая себя сексуальным гигантом. Для таких у нее всегда имеется сюрприз – после того как он кончит, она берет инициативу в свои руки и трахает этого солдафона до тех пор, пока тот не начинает просить пощады, как ни трудно ему признать, что она оказалась сильнее его.
Вера даже рассмеялась, подумав о том, с каким испугом будет смотреть на нее этот мужик, если она хорошенько на нем поездит в постели, и ей пришлось закрыть лицо раскрытой книгой.
Но улыбка тут же сползла с ее лица: она вспомнила его глаза и вдруг поняла, у кого она видела этот взгляд.
Глава 2
Точно такой же взгляд был у ее матери, когда ту едва откачал после передозировки знакомый врач. Вера по неопытности всадила ей слишком большую дозу и, когда поняла, что ошиблась, бросилась звонить Роману Израилевичу. Его она помнила с детства, он приходил к матери постоянно по пятницам и приносил постепенно подрастающей Верке сначала шоколадки, потом торты, потом духи, потом трусики и бюстгальтеры, а в последние свои визиты – только презервативы, остальное Верка брала с него деньгами, потому что он стал уже ее клиентом, а не материным.
Позже, когда она попыталась бросить ремесло, Роман Израилевич пропал, очевидно, нашел себе другую постоянную «малышку», как он выражался. Но он был врачом, а кроме того – просто хорошим человеком и никогда не отказывал старым друзьям в помощи.
Мать он откачал. Но ее взгляд, в котором ясно читалось знание того, чего Вера знать не только не могла, но даже боялась, она запомнила на всю жизнь. Это был взгляд женщины, побывавшей за чертой, отделяющей жизнь от смерти. Мать видела смерть и рассказала о ней дочери своим взглядом. Смерть заполняла ее глаза до краев и сочилась из них, как слеза. На такие глаза хочется положить ладонь и закрыть их, чтобы не видеть того, что человек видит один раз в жизни – перед тем, как умереть.