– П-похож, – не найдя ничего лучшего, выдавил из себя Лелик.
– Похож?! Ха-ха-ха!! Да ты юморист, зятек! – Михал Иваныч выплыл на уровень большого, от пола до потолка, зеркала и впился острыми светлыми глазками, такими маленькими на этом красном мясистом лице, в свое отражение. – Похож! А-ха-ха-ха!! – снова закатился в грохочущем смехе бравый папаша. – Похож я – на Наташку!
Наташа, которая стояла в дверях и переводила взгляд с хохочущего отца на окаменевшего от изумления Лелика, подумала, что стоило бы с самого начала сказать, что Лелик этот – вовсе не ее муж. Хотя нет… Влад придет, быть может, только поздно вечером или вообще утром, а папаша, которого принесло так не вовремя из его гребаной Караганды, да еще вот так, без предварительного звонка, как снег на голову… Папаша человек непредсказуемый и экспансивный, и неизвестно, что он выкинет, если узнает, что муж на работе, а дочка пьет вино в сладкой компании с левым мужиком.
Наташа незаметно подмигнула Лелику и, обняв Михал Иваныча за шею, сказала:
– Ну что… наливай, если вытащил. За встречу. – Она кивнула на выставленные на стол бутылки водки и подумала: «Папа у меня всегда выпить любил, особенно когда из-под маминого контроля выбивался. Может, сейчас напьется, тогда легче будет. Завтра ему скажу, что он по пьянке все не так понял и все перепутал. Пусть Владу и объясняет, ему все по херу. Главное, чтобы он сейчас Лелика не споил. Тот на бухло слабенький, может и головку под крылышко завернуть. Вытаскивай его тогда отсюда в околотрупном состоянии, чтоб Володьке на глаза не попался…»
– Наливать… а-а-а. Это я щас! А ты, дочка, можа, закусончик бы спроворила, а?
– Да, папа, конечно. Леня мне поможет. Мы сейчас, погоди. Посиди пока тут.
И Наташа прошла в кухню, таща за собой за руку упирающегося Лелика, непрестанно что-то бормотавшего и почему-то усиленно ерошившего свои и без того изрядно встопорщенные волосы.
На кухне она начала с молниеносной быстротой стругать салат, раскладывать огурцы и помидоры, резать колбасу, сыр и ветчину и синхронно выговаривать Лелику:
– Ты что, не можешь мне подыграть, Леня? Не видишь, как он завалился неожиданно? Неужели так сложно изобразить моего мужа?
– Да я…
– Да я вижу, что ты! – перебила его Наташа. – Сидел, как пень, глазками дергал.
Лелик обиделся:
– Я тебе что, Иннокентий Смоктуновский, что ли? Намекнула бы, что ли, что так, мол, и так: папа в гости приехал, не того в гостиной застал. Я, может, что и придумал бы… – Лелик замолчал, часто-часто моргая короткими ресницами, а потом наконец договорил: – Немного выпью, а то он так не отпустит, а потом скажу, что мне пора на работу, и – пойду.
– Вот теперь хорошо, – одобрила Наташа. – Только ты посмелее будь, не мямли, а то он тебя мигом выпотрошит. И говори как можно больше: в компании моего папы, Михаила Ивановича, кто больше говорит, тот меньше пьет. Рот занят. Это понятно?
– Да понятно. А почему надо меньше пить? У меня это, завтра выходной. Успею отоспаться.
Диковинная логика Лелика позабавила бы Наташу при иных обстоятельствах, но сейчас было не до веселья: предстояло как-то выкручиваться из замысловатого положения.
– Почему надо меньше пить? А ты сам поймешь, увидишь, по скольку он наливает.
Из комнат донесся плач проснувшегося Димки, а потом голос ребенка был начисто перекрыт торжествующим ревом Михал Иваныча:
– Ай и внук у меня! Ба-агатырррь! И – на папашу похож, кажись! На этого, на Леньку. Глазки и… э-э-э, а нос-то – мой! Крррасный!
– О, вот оно как: тебе уже отцовство шьют, – сказала Наташа, ставя приготовленные закуски на специальную двухуровневую, этажерочного типа мини-тележку. – Помоги мне, что стоишь. Ты же пока что в мужьях числишься.
* * *
Уже через два часа все было кончено.
Лелик, который пил только по большим праздникам и исключительно слабоалкогольные напитки, получил в голову такой могучий спиртово-самогонный удар, что лишь слабо шевелил языком и лепетал полнейший бред. Михал Иваныч смотрел на него с неодобрением и очевидным осуждением: еще бы, дочь выбрала себе в мужья совершенно никчемного человека – пить не умеет!
Сам дорогой гость из Караганды выпил полторы бутылки водки, прикончил около литра крепчайшего самогона, на фоне которого упомянутая выше водка казалась просто-таки водичкой, причем даже не газированной. При этом он казался достаточно трезвым, и только то обстоятельство, что он разносил каждое слово секунд на десять, особо упирая на ударные слоги, да еще багровая рожа с обессмыслившимися оловянными гляделками указывали на то, что он пьян и пьян довольно прилично.