– Все просто. Дело вовсе не в чувстве вины. Я ощущаю ответственность, потому что я тобой дорожу. Люди стараются беречь то, что им дорого.
Бейли застыла, глядя на Камерона неверящим взглядом. Ей показалось, что она ослышалась. Разве мужчины говорят женщинам подобные вещи? Вот так просто, без прикрас?
– Ты мной дорожишь? – пробормотала Бейли. – Это невозможно! Ты совсем меня не знаешь.
– А вот тут наши точки зрения не совпадают. Давай подсчитаем…
Последняя фраза окончательно сбила Бейли с толку.
– Подсчитаем? О чем ты?
– Давай сделаем перерыв, и я объясню, что имею в виду.
Камерон накинул провод повозки на ветку ближайшего дерева, чтобы она не начала скользить вниз, поскольку склон в этом месте был достаточно крутым. Сев на камень, торчащий из-под снега, он выжидательно уставился на Бейли. Она пожала плечами, села на соседний валун и прикрыла глаза, задрав лицо к солнцу.
Они попили воды и съели половинку энергетического батончика, оставшуюся от завтрака. На трудную дорогу ушло немало сил, холод и разреженный воздух сильно затрудняли путь, поэтому передышка была только на пользу.
– Мы тут четвертый день, верно? – спросил Камерон.
– Да.
– Мы вылетели в восемь часов, а значит, провели вместе уже… семьдесят шесть часов.
Бейли задумалась, затем кивнула. Она не понимала, к чему он ведет, но ей было любопытно послушать его рассуждения.
– Пока я поспеваю за твоей мыслью. Что дальше?
– Сколько часов в день обычно проводят вместе мужчина и женщина? Кажется, часов пять? Как банки высчитывают средний срок наступления платежа? Кажется, он равняется четырем часам?
– Каждые четыре-пять часов.
– Ладно, пусть будет пять. Семьдесят шесть делим на пять… примерно пятнадцать целых. А если делить на четыре, получается вообще девятнадцать. Возьмем между пятнадцатью и девятнадцатью среднее арифметическое. Получится семнадцать. Правильно?
– Правильно, – кивнула Бейли, совершенно не понимая, куда он ведет, но забавляясь процессом подсчета. – Выходит семнадцать сроков. Или семнадцать дней, проведенных вместе стандартной парой. И какой вывод из этой глупости? Мы уже продолжительное время вместе, а значит, отлично друг друга знаем, что ли?
– Даже круче! Еще немного, и можно съезжаться.
Бейли хмыкнула. Камерон считал, что они достаточно сблизились… для чего? Для необременительного секса? Но тогда к чему фраза «можно съезжаться»? Неужели Камерон желал большего? Неужели отношений?
Это ужасно напугало ее.
Камерон сказал, что дорожит ею. Никогда в жизни Бейли не говорили подобных вещей.
– Но не можем же мы… – начала она растерянно и умолкла. Бейли и сама не знала, какие тут возможны возражения.
– Отчего нет? Мы можем, очень даже можем. Будем действовать постепенно, чтобы ты могла привыкнуть к неизбежности происходящего. Понимаю, что ты тащишь на себе печальный детский опыт, поэтому дам тебе время. Однако ты должна довериться мне. Рано или поздно тебе придется смириться с мыслью, что нельзя прожить жизнь, полагаясь только на себя.
Бейли хотела возразить, что и прежде в ее жизни были люди, которые о ней заботились. Например, ее брат, Логан. Джим тоже тепло к ней относился и постарался обеспечить безбедное существование. У нее были и друзья… правда, та дружба осталась в прошлом, а люди круга Уингейтов охладели к ней, как только рак свел Джима в могилу. Но они оказывали ей всяческую поддержку, пока муж был жив. А родители? Разве она могла пожаловаться на равнодушных родителей? Они заботились о своих детях, пусть и не с таким рвением, как о самих себе.
Бейли уже была готова выложить все это Камерону, но не открыла и рта. Разве то, о чем она собиралась рассказать, было настоящей заботой? Можно ли выдать за заботу отсутствие равнодушия? По сути, каждый, о ком сейчас вспомнила Бейли, жил своей жизнью, а она сама занимала в этой жизни лишь весьма небольшое место. Бейли привыкла всегда и во всем полагаться только на себя именно потому, что рядом не было крепкого плеча, о которое можно опереться. Она не открывалась людям точно так же, как они не открывались ей. Еще не успев узнать собеседника ближе, Бейли заранее выставляла вперед щит, пряталась за маской равнодушия.
Только Камерону удалось увидеть ее без этой маски. И изменить обстоятельства было уже невозможно. Она открылась и стала беззащитной, увязая все глубже в отношениях, суть которых ей до сих пор была неясна.