Его разобрал гнев, когда он представил ее, тоненькую, потерянную маленькую девочку, с большими медовыми глазами, всегда державшуюся в сторонке, как часто было и с ним, девочку, которая так и не обрела семью. Для него то время это было лучшим за все его детство, но такое обращение с Анной приводило его в ярость.
— А что кузены? Ты видишься с ними или переписываешься?
— Нет, мы никогда не были близки. Мы прожили так же, как большинство детей, сведенных вместе, но у нас было мало общего. Все они рано или поздно поуезжали с фермы, и я не знаю, где они сейчас. Думаю, я могла бы найти их, если бы захотела, но не вижу в этом смысла.
Почему-то он никогда не мог представить, что Анна совсем одна в этом мире, или то, что в их прошлом есть нечто общее. Его потрясло осознание того, что она, пусть и по-другому, но тоже была лишена заботы. Правда, ее никогда не били, и, возможно, поэтому могла тянуться к кому-то, могла выражать свою любовь. С тех пор, как он себя помнил, он научился ничего не ждать, не надеяться и ни с кем не сближаться, потому что это могло заставить его раскрыться и позволить другим причинить ему боль. Он был рад, что Анне не знала такой жизни.
И даже в этом случае, для нее, наверное, было не так-то легко сказать ему, что она его любит. Замкнулась ли она в себе, когда он отверг ее? Именно это он и натворил, напуганный и отшвырнувший ее любовь. Следующим утром он страшно боялся, что она и на дух не будет его выносить после того, каким образом он ее покинул. Но она приняла его обратно, и благодаренье Богу, любила не только его, но, похоже, и его ребенка. Иногда это казалось совершенно невозможным.
— А что с той приемной семьей, в которой ты в конце концов остался? Ты им звонишь или навещаешь?
— Нет. Я не видел их с тех пор, как закончил среднюю школу, собрал свои вещи, и уехал. Но они и не ждали, что я буду поддерживать с ними отношения. Я поблагодарил их и попрощался, и, полагаю, этого достаточно.
— Как их звали?
— Эммелина и Гарольд Брэдли. В общем-то, они были хорошими людьми. И они оба старались, особенно Гарольд, но, увы, не существовало способа, которым они могли бы превратить меня в их умершего сына. Это всегда читалось в их глазах. Я был не Кенни. Казалось, Эммелина постоянно досадовала на то, что ее сын умер, а я все еще жив. Они старались не касаться меня, если этого можно было избежать. Они заботились обо мне, дали мне угол, где я мог оставаться, одежду, еду, но не выказывали никакой привязанности. Когда я уехал, они облегченно вздохнули.
— Разве тебе не интересно, живы ли они, и не перебрались ли в другое место?
— В этом нет никакого смысла. Меня туда не тянет, да и они будут не слишком рады видеть меня.
— Где они живут?
— Примерно в восьмидесяти милях отсюда, в Форт Моргане.
— Но это так близко! Мои кузены жили в Мэрилэнде, так что, по крайней мере, понятно, почему мы не сохранили связь.
Он пожал плечами.
— Я уехал из штата, когда поступил в колледж, так что навещать их мне было не с руки. Я пахал на двух работах, чтобы платить за учебу, и у меня совсем не оставалось свободного времени.
— Но ты вернулся в Колорадо и обосновался в Денвере.
— В больших городах инженеры всегда нужны.
— В стране множество городов. Но ты живешь так близко от них, а ни разу не позвонил, не рассказал, как закончил колледж, не рассказал, что вернулся в штат.
В его голосе послышалось раздражение.
— Нет, не звонил и не собираюсь. Бога ради, Анна, с тех пор, как я закончил колледж, прошло пятнадцать лет. Я абсолютно уверен, что все это годы они не держали для меня зажженную свечу в окне. Они знали, что я не вернусь.
Она сменила тему, но ничего не забыла. Гарольд и Эммелина Брэдли. Она отложила в памяти эти имена. Несмотря на то, что думал Саксон, они растили его долгие годы, и, вполне возможно, им будет небезразлично узнать, что с ним стало.
***
Он молча уехал на работу, и вернулся домой в тот день в прежнем задумчивом настроении. Она оставила его в покое, но его молчание повергло ее в тихую панику. Неужели ее вопросы так достали его, что он подумывает о разрыве их соглашения? Но он первый начал интересоваться ее семьей, так что винить мог только себя. За несколько дней, с тех пор, как она сказала ему о ребенке, она привыкла считать его более доступным, но, внезапно, снова наткнулась на стену, все еще окружавшую его. Она проделала в ней несколько щелей, но та все еще была далека от разрушения.