Раздался стук в дверь, и Муся, накрыв Вадима простыней, завернулась в халат и повернула ручку.
На пороге стояла горничная с большой корзиной алых роз.
Угольцева потряс до глубины души танец Муси. Вернее сказать, потрясла сама девушка — гибкая, пластичная, отдающаяся ритму без остатка. Он смотрел на нее, слегка прищурив свои красивые темно-серые глаза и потягивая небольшими глотками джин с тоником. Он размышлял о том, откуда вдруг на выцветшей клумбе нынешнего июльского бомонда мог появиться этот свежий экзотический цветок.
Сперва он решил, что девушка работает в этом ресторане, но уже через минуту понял, что такого быть не может: слишком чисты и незапятнаны похотливыми взглядами пьяных развратных самцов ее движения. К тому же она не профессионалка — у Угольцева был искушенный глаз человека, четверть века смотревшего на мир сквозь объектив кинокамеры. Это последнее обстоятельство возбуждало его сверх меры. Его давно воротило от киношно-театральных девочек, знающих о том впечатлении, какое производит на мужчин каждое их движение.
Он подозвал жестом официанта.
— Откуда она? — спросил он подобострастно склонившегося над его столиком парня.
— Не знаю. Она здесь в первый раз.
— Она одна?
Угольцев был уверен на девяносто девять и девять десятых процента, что ответ будет отрицательным, и тем не менее отдавал себе отчет в том, что наша жизнь состоит из сплошных случайностей. Дело в том, что он пришел минут пять назад и не мог видеть танца Вадима и Муси.
— С ней был парень. Но он, похоже, встретил приятеля. Они пьют за стойкой. Водку.
Официант кивнул в сторону бара. Там сидели одни мужчины.
Угольцев медленно достал четвертной и положил на тарелку, где лежал счет.
— Узнай, где остановилась. Я пробуду здесь не больше получаса. И принеси еще джина. Со льдом и без тоника.
Официант едва заметным плавным движением взял деньги, которые словно растворились в его ладони, приложил руку к груди и попятился в полумрак ночи.
Между тем Угольцев видел, как к Мусе подбежали парень с девушкой, судя по одежде американцы, стали трясти ее за руки и что-то возбужденно кричать. Потом девушка сняла со своей шеи длинное ожерелье и надела его на Мусю. Угольцев невольно отметил, что это был довольно дорогой подарок — горный хрусталь.
Снова заиграла музыка — это был последний хит Аль Бано и Ромины Пауэр, но девушка спрыгнула с эстрады и направилась в сторону бара. У нее была восхитительная походка. Дело в том, что ее торс поворачивался на шестьдесят градусов вправо при шаге левой ноги и наоборот. Это было врожденное. Придумать такую походку, а уж тем более ее скопировать, смогла бы разве Айседора Дункан, и то при условии, если все восторги по поводу ее неповторимой грации не посмертная легенда.
Угольцев не спускал с девушки глаз. Вот она приблизилась к высокому темноволосому парню, сидевшему с краю под пальмой, положила руку ему на плечо. Он мгновенно обернулся, обнял ее за талию, привлек к себе. Он был военный — Угольцев определил это безошибочно по его скупым, четко отмеренным движениям, хотя парень, судя по всему, был здорово на взводе. Угольцев сделал два вывода — как оператор он умел подмечать то, чего не видел глаз простого смертного: пара образовалась недавно, и девушка лишилась невинности буквально на днях.
Официант поставил перед Угольцевым бокал с джином и сказал:
— Их видели на пляже в «Жемчужине». Приехали два дня назад. На машине. Номер ленинградский. Область. Могу узнать номер комнаты.
— Не стоит. У нее слишком худой верх. Мне нужна женщина-вамп, а не подросток с ключицами, как у Одри Хепберн. Лед воняет укропом. Вы что, держите на нем вареных раков?
Официант сделал обиженное лицо и удалился. Он знал Угольцева уже несколько лет — это был настоящий русский барин, затесавшийся в плебейскую киношную среду. Правда, как правило, он со своей группой общался мало. Менялись режиссеры, актеры и прочие действующие лица съемочной площадки, но Угольцев непременно каждое лето приезжал в Сочи снимать очередной фильм. Он был известным оператором.
Между тем парень и девушка уже стояли в обнимку на дорожке, ведущей на набережную. Налетел порыв ветра, и густые волосы упали ей на лицо. Угольцева поразила грация, с какой она их откинула. Он даже пожалел, что с ним не оказалось кинокамеры.