В общем-то по весне, по лету я мужчинам очень даже сочувствую. Если уж у меня голова сама собой заворачивается — полюбоваться на очередную высокую, длинноногую, фигуристую — то что про них-то гово-рить? В наше время (ненавижу это выражение, но куда от него денешь-ся!) народ был куда мельче, серей и незаметней. Сейчас же по глазам прямо бьет цветом, голой кожей, животиками, ногами, грудями…
А вот полюбоваться на молодых парней выпадает почему-то крайне редко, увы… Ну разве что на моего наисвежайшего чифа.
Я оглядела себя и вздохнула. Пальто мышиного цвета безо всякой фигуры, потому как найти что-нибудь подходящее на широкие бедра и одновременно — тонкую талию — очень и очень проблематично (как, впро-чем, наверняка, и на все остальные фигуры). Все еще не могу расстаться с теплым шарфом, страшно в эту зиму мерзну. На ногах — что называется в народе 'говнодавы', но ведь какие удобные! А шапку нельзя снимать, потому что сначала следует подстричься. И покраситься во что-нибудь этакое… солнечное.
Апрельское.
И вообще — на работу пора!
Сегодня я 'окарала', как говорили мы в детстве, заступив меловую границу 'классиков', - наступила на любимую мозоль начальнику. Вер-нее, его… как бы это политературнее выразиться… пассии.
Она влетела в приемную, когда я приводила в порядок свою небога-тую прическу. Заслышав цоканье, я оглянулась на целеустремленно не-сущуюся к кабинету тоненькую ухоженную даму.
— Начальник занят. Девушка, вы что, не слышите? Подождите! Де-вуш…
Открыв дверь, девица зыркнула на меня, и резко захлопнула ее за собой.
Аня смотрела на меня с восторженным ужасом.
— Ты что! Это же Лена!
— Какая Лена?
— Ну… его… баба. Как бы постоянная.
Я села.
— А у него еще переменные имеются? Нет, а ты-то что молчала? Хоть бы знак какой сделала!
— Да не успела я! — оправдывалась Аня, но глаза ее горели радостным предчувствием скандала. Пав духом, я повернулась к компьютеру, ворча в том смысле, что сначала надо представлять список лиц, допущенных к начальническому телу, а потом уже требовать исполнения церберской службы — а то, может, она террористка какая…
В мгновение ока весть о том, что я пыталась подставить подножку чифовской подруге, разнеслась по всему офису, и на меня ходили смот-реть экскурсиями. Прямо хоть билет продавай на неожиданный аттракци-он — в одном моем лице! Из подбадривающих замечаний я уяснила, что в подавляющем большинстве своем коллектив фирмы Лену недолюблива-ет. Более того, она настояла на увольнении пред-предыдущей секретар-ши, длина ног которой сравнилась с длиной ног самой Лены. А посему коллектив рад хоть какой-нибудь пакости, доставленной неприятной осо-бе — чужими руками, разумеется.
В общем, когда, наконец, открылась дверь кабинета, я уже была го-това собирать вещи.
Вышла Лена. Я поглядела на нее и на мгновение отвлеклась от тя-желых мыслей о грядущей безработице. Интересно, почему многие обес-печенные дамы, одетые так дорого, стильно, модно, выглядят сестричка-ми-близняшками: словно на них на всех один фасон, цвет, прическа, и макияж…
Лена обернулась и кинула через плечо в кабинет:
— И скажи этой своей, чтобы не вздумала больше повышать на меня голос!
И поцокала к выходу. Когда кони сытые — цокают копытами…
Начальник аккуратно прикрыл дверь. Не глядя на меня, прошел через приемную, на ходу доставая ключи от машины. Даже и 'до свидания' сказать нету силушки? Это мое телепатическое послание он, похоже, принял, потому что неожиданно остановился и, повернувшись, подкинул ключи на ладони.
— Вы, кажется, на Садовой живете?
— Да, — настороженно призналась я.
— Я подвезу.
Я открыла рот, но протесты можно было адресовать уже только пус-той двери. Чудны дела твои, господи! Я поспешно схватила сумку и куртку и бросилась вниз. Парочка сидела в машине в совершеннейшем молча-нии. Едва я плюхнулась на заднее сиденье, как машина сорвалась с мес-та. Может, я не совсем русская (а кто из нас чистокровный русский?), но такой сумасшедшей езды не люблю. Где тут у них пристегнуться?..
До моего дома мы добрались в рекордное время.
— Спасибо, — я поспешно выбралась наружу. Как человек болтливый и миролюбивый, терпеть не могу напряженной тишины. Тут мадам открыла рот — первый раз за всю поездку — и, глядя прямо перед собой в лобовое стекло, произнесла короткую, но крайне выразительную речь.