Хотя насчет беззащитности… Когда у нее поджила рана, Кай упомянул о слухах, что северные монастыри славятся бойцами Руки – боя без оружия. Верда улыбнулась:
– Ты видел, какой из меня воин!
– Я видел другое – как ты тогда держала свой посох. Это ведь не просто палка?
Верда больше не улыбалась.
– Что ты имеешь в виду?
– Дай сюда.
Он взял у нее посох – неказистый, довольно увесистый, отполированный до блеска в тех местах, где его касались ладони. Потер жестким пальцем, потом – краем крепкой рубахи. На солнце блеснули металлические полоски, которыми была перехвачена середина посоха. Он повернул посох, ощупывая наконечник. Опять металл – тусклый, сливающийся по цвету с запылившимся деревом. Такой сдержит удар ножа или даже меча.
Верда молча наблюдала за ним.
– У тебя зоркий глаз, – только и сказала, берясь за посох. Кай не отдал.
– Ну так что?
Верда заправила прядь волос за ухо и сказала, словно извиняясь:
– Ну не могли же меня послать совсем без ничего…
– Так что, можно было не убивать беднягу Мэтта? Ты бы и так справилась?
– Это навряд ли. Вы же все-таки воины. А я давно не тренировалась.
– Потренируйся со мной.
– Зачем?
– Ну, не всегда же я буду таким быстрым… – он усмехнулся. – Ладно, хозяйка. Я просто хочу увидеть, что это такое!
Верда помолчала. Оглянулась.
– Прямо сейчас?
– Почему бы и нет?
Монахиня пожала плечами и сбросила плащ. Подтянула повыше юбку. Кай наблюдал за ней с интересом.
– Готова?
Он наносил удары не то чтоб в половину – в четверть силы, памятуя о ее недавней ране и о том, что она – женщина. Взяв посох в обе руки, Верда парировала выпады с отсутствующим и даже, кажется, скучающим видом. Постепенно увеличивая скорость, они танцевали на ровной поляне такой красивый и легкий на вид танец боя. Щеки девушки раскраснелись, маска безразличия постепенно сползала с ее лица, как слишком большое платье, примеренное маленькой девочкой. После особенно удачного удара, Верда послала ему такую сияющую и радостную улыбку, что он понял – она наслаждается этим танцем не меньше его самого. В тот же миг Кай получил по лбу увесистым набалдашником, а последующая стремительная подсечка отправила его в кусты. Ухмыляясь, он сел. Верда стояла, опершись о свой невзрачный посох, и улыбалась ему победно.
– Ты поддался!
– Ну… – пробормотал он. – Немного. Но шишка будет настоящей.
– Доволен? – спросила Верда немного насмешливо и подала ему руку.
Он сжал ее ладонь, потянул на себя, словно опробывая ее силу – девушка напряглась. Запястье узкое, но сильное… Кай легко поднялся. Предупредил:
– В следующий раз поддаваться не буду. Так что берегись!
– Кто бы говорил, – с легким нахальством отозвалась Верда.
Тропа была заброшенной, почти заросшей, но вела по-прежнему на юг, и, радуясь отсутствию жилья вокруг, они не пытались искать другую.
Верда остановилась первой. Дорожка, выбегавшая из-под деревьев, круто поворачивала и заканчивалась возле каких-то развалин.
– Что это такое?
– Это? – он подошел к развалинам. На заброшенный дом непохоже – странно круглый, и поля вокруг никогда не были возделаны. Кай шагнул внутрь через то, что когда-то было входом. Сквозь стыки пятиугольных каменных плит проросла трава и молодые деревья. Стены разрушены не временем… и не бушевавшим некогда пожаром. Взгляд Кая остановился на возвышении в центре – и вдруг он понял. Почти забытым жестом поднял руку ко лбу и, осторожно ступая, будто опасаясь кого-то разбудить, покинул развалины. Верда стояла снаружи, спрятав руки в широкие рукава.
– Святилище Матери Всех Богов, – сказал он. Верда молчала, и он подумал, что девушка могла о такой и не слышать. Оглянулся, окидывая взглядом кольцо развалин. – Самая древняя и сильная вера. Вера, примиряющая все остальные. Видишь, что от нее осталось? А раньше сам король и шагу не мог ступить, не посоветовавшись со жрицей Матери…
Монахиня не сводила глаз с разрушенной каменной кладки.
– И что случилось… потом?
– Они выступали против войны. И короля. Гварди был просто безумец. Он обвинил служителей Матери в предательстве… в сговоре с врагом. – Кай криво усмехнулся. – Казалось, страна тоже рехнулась вместе с ним. Святилища были разрушены, служители распяты… Разрушить веру казалось так легко: поднеси факел, брось камень – и ты свободен от запретов.
– В детстве… да и потом… я любил приходить… слушать жриц… просто сидеть… Каждый камень тогда пел и разговаривал со мной. Теперь они молчат. – Он кивнул на заброшенную дорогу. – Тут давно никто не ходит. Мы будем в безопасности до самого Крегга. Переночуем здесь?