116 
А потом, когда медики вытолкали этих смешных помятых петухов, довольно хихикала в подушку. Надо же: то ни одного парня не было, а то целый комплект нарисовался. Что ж, выходит, в любом случае в одиночестве не останусь…
* * *
— Я наблюдал за тобой месяца три. Ты бежала в магазин или гуляла с детьми — а я не мог решиться с тобой заговорить. Ты ведь такая красивая, такая необыкновенная! Ты для меня как инопланетянка. Как мечта… Я на твои экскурсии пару раз ездил. Вижу — ты возле микроавтобуса стоишь, с водителем болтаешь. Тогда я мчусь в ваш офис, билет покупаю, а потом назад, через дорогу, на красный свет, все равно, только бы не опоздать к моему любимому гиду. Вопросы я тебе задавал, то про Пушкина, то про Лермонтова. Ты отвечала — глядя мимо меня. Я все понял: ты не знакомишься с мужчинами ни на улице, ни на работе. Шансов у меня нет. И тогда мне повезло. Знаешь, а ведь в твоем доме на чердаке живут бомжи. Их оттуда периодически выгоняют, замки меняют — а все без толку, ненадолго этих мер хватает. И вот, подрались они накануне, один другого ранил. Пьяные, не поняли, что к чему. Утром один мужик просыпается — а рядом труп. Сначала он его вроде к врачу решил нести. С чердака стащил, понял, тело холодное, тут не помочь уже. Он сам в отделение позвонил, сказал, где тело, пообещал дожидаться приезда милиции. Я дежурным был в следственном отделе, как адрес услышал — чуть не запрыгал. Понял, что с тобой познакомлюсь… Это чудо, что я на место происшествия первым приехал. Убийца возле трупа сидел, слезы размазывал. Но как меня увидел — дал деру. Логики и здравого смысла в поведении этих алкашей нет. Могут в милицию позвонить, а потом убежать. Или — тоже часто бывает — самоубийством жизнь заканчивают. Когда мозги водкой спалены, там уже психиатрия по большому счету начинается, ни о какой адекватности поведения речи нет вообще. Короче, бомж сидел возле трупа — я, обмирая, позвонил в твою дверь — и тут пьяный придурок почесал на чердак. Я бросился его догонять, минут пятнадцать за ним носился, не поймал. Спускаюсь к твоей двери — ни трупа, ни следов. И тут опергруппа подтягивается… Я стал врать, говорить, что адрес перепутали, отправил всех в соседний дом, потом на крышу… Ну что ты на меня так снисходительно смотришь? Я хотел с тобой познакомиться. А теперь только один вопрос вырисовывался — гражданка, вы почто труп уперли? В общем, как только ты на работу ушла, я замок твой вскрыл (мы по долгу службы всем таким штукам обучены). Тебе надо, кстати, замки поменять, они любой зубочисткой открываются. И балкон нараспашку не оставляй — грабителю на него перебраться с крыши проще простого! Да, я хозяйственный. Я буду о тебе заботиться. Если позволишь… Но слушай, что дальше было. Покрывалом, в которое ты бомжа закрутила, я сначала пол протер, потом в портфель его сунул. Тело вытащил на лестницу… Это чудо, что у тебя последний этаж и одна квартира на площадке. Потому что если бы кто-то заметил, как ты трупы туда-сюда таскаешь… Кстати, — Дима приподнялся на локте и с притворной суровостью нахмурил брови, — ты можешь мне объяснить, зачем тебе все-таки понадобилось прятать бомжа?!
Вместо ответа я притянула Диму к себе и закрыла его рот поцелуем.
Что, как, почему — все это совершенно не важно.
Меня выпустили из больницы, я влюбилась, наши чувства взаимны — вот о чем хочется говорить и думать.
Мы не вылезаем из постели. Мы все продумали до мелочей — где отпразднуем свадьбу, какие обои поклеим в детской, когда приступим к производству третьего детеныша. Правда, я так и не научилась спать долгими белыми ночами. Но нам есть чем заняться в это время. И я совсем не чувствую усталости. Потому что у меня есть главное — белые дни, наполненные ослепительной любовью и сияющим светом. Я так долго мечтала о них. Верила, что достойна счастья, как и любая женщина. И теперь мне так хорошо, что даже немного страшно, и на глаза набегают слезы. Тогда Дима начинает смеяться, и я тоже хохочу, как сумасшедшая…
116 
