23 
В этой новой перспективе шинель являет собой символ совсем иной, нравственно-гибельной эволюции, и моральный смысл этого символа - это предостережение, по словам Виктора Эрлиха, от западни мелких страстей. Тогда, отнюдь не радуясь происшедшим в Акакии Акакиевиче переменам, читатель вправе расценить их как крайне прискорбные и посчитать прежнего Акакия Акакиевича, при всей его очевидно нелепости, идеальным.
Жизнь Акакия Акакиевича - это жизнь "нищего духом" и его христианский подвиг - подвиг послушания. Добродетель Акакия Акакиевича - это добродетель смирения и послушания, и в этом он сближается со святым, в честь которого дано было ему имя и судьбу которого, хотя и в ином, мирском, преломлении он повторяет. "Молодые чиновники подсмеивались и острились над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия, рассказывали тут же пред ним разные составленные про него истории: про его хозяйку, семидесятилетнюю старуху, говорили, что она бьет его, спрашивали, когда будет их свадьба, сыпали на голову ему бумажки, называя это снегом. Ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич... Только уж если слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом, он произносил: "Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?" И что-то странное заключалось в словах и в голосе, с каким они были произнесены. В нем слышалось что-то такое преклоняющее на жалость, что один молодой человек, недавно определившийся, который по примеру других позволил себе было посмеяться над ним, вдруг остановился как будто пронзенный, и с тех пор все как будто переменилось пред ним и показалось в другом виде ...> И долго потом, среди самых веселых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкой на лбу, с своими проникающими словами: "Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?" - и в этих проникающих словах звенели другие слова: "Я брат твой" (2, т.3, 111).
Вся жизнь Акакия Акакиевича за исключением, быть может, последних его дней, связанных с приобретенем и утратой шинели и произошедших после этого с героем перемен - есть подвиг послушания.
Вот что в частности пишется о послушании в "Лествице": "Послушание есть совершенное отречение от своей души, действиями телесными показуемое... Послушание есть действие безыспытания, добровольная смерть, жизнь, чуждая любопытства, безпечалие в бедах, неуготовляемое пред Богом оправдание, бесстрашие смерти, безбедное плавание, путешествие спящих. Послушание - есть гроб собственной воли и воскресение смирения... Послушный, как мертвый, не противоречит и не рассуждает, ни в добром, ни во мнимо худом, ибо за все должен отвечать тот, кто благочестиво умертивил душу его" (39, 34).
Однако послушание Акакия Акакиевича - послушание не церковное, а скорее внутреннее, из самих свойств его души исходящее. Акакий Акакиевич, "вечный титулярный советник", "служит с любовью", преданно и бескорыстно. В какой-то степени он чиновник-подвижник, одно из тех мелких, незаметных колесиков, из которых складывается весь министерский механизм. В некотором смысле Акакий Акакиевич воплощает идею гоголевского служения: "Очнитесь! Монастырь ваш Россия!"
В образе Акакия Акакиевича Гоголь в какой-то степени (судить об этом можно с большой осторожностью) пытается придать черты инока обыкновенному человеку. Акакий Акакиевич - своего рода мирской монах, мирское преломление монашеского образа существования. Однако Акакий Акаккиевич - это образ неосмысленного монашества. Нигде в повести нет упоминания о совершении Акакием Акакиевичем молитвы или посещении им церкви.
Высшее стремление всякого подвижника есть "блаженное бесстрастие". Именно оно поддерживало Акакия Акакиевича в его серой, однообразной жизни. Более того, Акакий Акакиевич был даже в какой-то мере счастлив, ибо в его монотонной работе, повторяющейся изо дня в день, черпал он для себя своеобразное удовлетворение. Бесстрастие - одно из важнейших устремлений человеческой души. Как писал Гоголь - "стать на высоту того святого бесстрастия, на которую определено взойти христианину."
Косноязычие Акакия Акакиевича - это инокоязычие среди инокоязычного народа. Он, как настоящий нищий духом, говорит "смиренными, неясными и недоумения исполненными словами": "нужно сказать, что Акакий Акакиевич изъяснялся большей частью предлогами, наречиями и, наконец, такими частицами, которые решительно не имеют никакого значения. Если же дело было очень затруднительно, то он даже имел обыкновение совсем не оканчивать фразы, так что весьма часто, начавши речь словами: "Это, право, совершенно того..." - а потом уже и ничего не было, и сам он позабывал, думая, что все уже выговорил" (2, т.3, 116).
23 
