Рина разочаровалась.
– Разве миллионеры так делают? За каждым носком они должны ездить в Париж, чтобы в него вшивали стразы.
Гамов еще смеялся, когда Рина внезапно спросила его:
– Ты все еще думаешь о Насте?
Гамов стал серьезным.
– Какой ответ тебе нужен? Честный? Честный мужской? Или честный ответ в редакции для женщин?
Рина запуталась в обилии правд бедолаги Гамова. С ее точки зрения, правда могла быть только одна. Все другие – варианты обмана или, хуже того, самообмана.
– Давай уж все три! – сказала она.
– Все три – перебор. К тому же они, по сути, смежные. Выбирай один.
– Тогда… м-м… ну просто честный!
– Честный: я сам до конца не разобрался. Конечно, все это представление с цветком – глупейшая мелодрама по сценарию Белдо. Дионисий Тигранович отмазывал меня от патрулирования и позволял жить по свободному графику, а я… тоже кое-что делал для него.
– Так, значит, ты не?..
– Не перебивай! Я очень скоро разобрался, что девушка была под действием артефакта, менявшего ее внешность. Недавно я спрятался в Копытове, так, из любопытства, и видел ее… настоящую. Не поверишь, сразу узнал. Она смешная… нелепая… встопорщенная… такая вся… ну словно с гранатой под танк… Но я почему-то все время о ней вспоминаю. Мне неловко, и совестно, и жалко ее, и тревожно… Понимаешь, ее глаза… они действительно страдают.
Реакция Рины была сама женская: переводить все стрелки на себя. Хоть про Клеопатру говори, хоть про судьбы крестьянок в средневековой Греции.
– А мои глаза? Не страдают, что ли? – возмутилась она.
Гамов тактично не дал прямого ответа.
– Ты царь-девица. Екатерина Третья и последняя…
Рина надулась. Это она-то не мученица? Сейчас она ему покажет! И вообще где гарантия, что Гамов не скормил ей правду в редакции для женщин? Глаза страдающие! Очень уж красиво, вроде той истории с астрой. Рина собралась было вернуться к откапыванию других вариантов ответа, но тут ей попались на глаза часы. Кошмар! Если она хочет попасть сегодня к Мамасе и что-то успеть, то…
– Ладно, мужская правда! Я пошла! Гавра оставлю у тебя до завтра. Не против?
– Против.
– Что, совсем? – испугалась Рина.
Гамов смягчился.
– Ну так и быть, пусть остается!
У Рины мгновенно произошло переключение сознания. Она была как кошка – пусти ее в дом, и уже непонятно, кто тут хозяин.
– А приручать его и не мечтай! – ревниво продолжала она.
Гамов медленно покачал головой:
– Приручать? Зачем? Не имею ни малейшего желания, чтобы меня укусила чужая гиела!
– А если Гавр не укусит?
– Тогда меня порвет Аль.
– АЛЬ?
– Он очень ревнив. Я даже седло чужое не могу взять, – смущенно буркнул Гамов.
Добираясь на маршрутке до метро «Владыкино», Рина размышляла о том, что всякая привязанность оплачивается частицей собственной свободы. Не смешно ли? Великолепный Гамов морскую свинку не может погладить, чтобы не вызвать ревности своей гиелы. И кто после этого кого приручил?
* * *
Артурыча не было. Он уехал куда-то далеко за детским кремом и шампунями. Заказов перед Новым годом было много, и он то и дело мотался туда-обратно. Мамасю Рина застала с завязанным горлом и с банкой варенья.
– Я болею и утешаю себя! – Мамася ногтем наметила на щеке место, куда ее поцеловать. – Клюй сюда! Здесь не заразно!
Рина послушно клюнула, куда было указано. Мамася сидела в кресле, обложенная рукописями, и ластиком стирала карандашную правку.
– Слушай! – сказала Рина задиристо. – Я тут фотографию одну нашла. Не взглянешь?
Мамася посмотрела.
– Бедный снимочек! И что ты с ним сделала? В стиральной машине прокрутила?
– Я о не том. Это ты?
Мамася с грустью провела рукой по щеке.
– Конечно, три года назад я была симпатичнее. Но все же не скажу, что сильно изменилась.
– А собака на фото чья?
Мамася уставилась на Рину с глубоким недоумением.
– Ку-ку! Забыла Ладу? Она прожила у нас двенадцать лет! Ты ее насквозь прорыдала, когда она умирала.
– М-м-м… А ну да! – Рина торопливо набила рот сосисками.
Притворяться голодным удобно. Можно жевать и, когда тебя о чем-нибудь спрашивают, виновато показывать на рот. Рина через силу глотала сосиски и испытывала глубочайшее недоумение. Из всех углов лезла куча мелких несоответствий. Как она могла забыть Ладу? И почему помнит многое из того, чего никогда не происходило? Нелогично и глупо!