59 
– А как же это... родители, если нас дома не будет? Чего им-то скажем? – поинтересовался Мокренко.
Хитров задумался. Когда речь заходила о всевозможных проделках, этот маленький вихрастый мальчуган соображал потрясающе быстро.
– О, запросто! Ты скажешь своим родителям, что ночуешь у меня, а я своим – что я у тебя.
Мокренко с сомнением почесал нос:
– Ишь ты... А проверять не будут?
– Кто их знает? Может, и проверят. Только, по-моему, лучше получить капитальную взбучку, чем стать мертвецами, – сказал Филька.
Мокренко снова вздохнул. Насчет мертвецов он был совершенно согласен. Собственное упитанное тело нравилось ему живым, а вот становиться добычей изголодавшегося за сотню лет упыря... Ну уж нет!
– Договорились, – буркнул он.
Оставшиеся уроки пролетели незаметно. Когда приятели выходили из школы, из Филькиной сумки раздался негромкий звон.
Филька достал зеркало. В зеркале отражалась странная вывеска. Все буквы на ней были перевернуты, как обычно бывает в зеркальном отражении.
– Ты можешь прочитать? – спросил Петька.
– Погоди, сейчас... – Хитров напряженно вгляделся в стекло. – Руг... Нет, не с той стороны. Мус... Музе... Музей воско... Я понял: «Музей восковых фигур»! – с торжеством воскликнул он. – Зеркало отправляет нас в музей восковых фигур!
Мокренко удивленно крякнул.
– Я там был, – сказал он. – Я еще в тот день палец на руке сломал. Потом в гипсе проходил четыре недели. Больно, правда, но кайфово. На уроке все пишут, а ты сидишь и в ус не дуешь. А спросят, типа, чё не пишешь – палец покажешь, и отстанут!
– А палец ты в музее сломал? – не уловил связи Филька.
– Зачем в музее? На улице, когда велик чинил... Но музей я тоже запомнил. Мрачное местечко. Всюду восковые чудики стоят и на тебя зырят... Неживые, а как живые. Тираны всякие, философы, полководцы... Как думаешь, когда нам туда идти? Сейчас или вечером?
Филька еще раз заглянул в осколок зеркала, но там уже ничего не отражалось. Разве что мелькнул на мгновение круглый диск луны. Это и был, видимо, ответ.
– Ночью. Мы должны сегодняшнюю полночь встретить в музее, – сказал Филька.
– Ничего себе штука! – присвистнул Мокренко. – Думаешь, музей специально для твоего величества будет до полуночи работать? Да он уже в семь вечера – хлоп! – закрывается.
– Значит, мы пойдем туда раньше и где-нибудь спрячемся, – твердо сказал Хитров.
Он уже понял: если хочешь остаться в живых – надо слушаться советов зеркала.
2
Вечером в половине шестого Филька сидел на круглом каменном шаре около музея восковых фигур и нетерпеливо тряс ногой, соображая, куда мог деться Петька. Что могло задержать его дома? Он совершенно потерял терпение, когда Мокренко наконец выпрыгнул из подъехавшего к остановке автобуса.
– Во сколько мы договаривались? Разве не в пять? Сейчас уже в музей перестанут пускать! – набросился на него Хитров.
Петька уныло уставился на приятеля.
– Не придирайся! У меня уважительная причина.
– Какая?
– Мать торт в духовку поставила, вот я и ждал, пока он приготовится.
– Чего? И из-за такой ерунды я тут целый час торчал! – взвился Филька.
– Это не ерунда. Это, может, последний торт в моей жизни! – с достоинством заявил Петька.
– У тебя вчера уже был последний пончик!
– Ну и что из того? Со вчерашнего дня я пончиков больше не ел, – вознегодовал Мокренко с такой уверенностью в своей правоте, что Филька решил больше не спорить.
– Родителям-то сказал, что ко мне пошел? – спросил он.
– Угу.
– И я своей матери про тебя сказал. Авось пронесет.
Приятели купили билеты и, вручив их кругленькой билетерше, которая ради такого случая оторвалась от маленького телевизора, прошли в музей.
Он занимал только один большой зал. Плотные шторы были задернуты. В зале царила зловещая полутьма. Установленные под ногами у экспонатов лампы подсвечивали фигуры снизу. Изредка тени на лицах смещались, и тогда фигуры будто оживали. Загадочно ухмылялся тонкими губами Иван Грозный. Дантес, щуря левый глаз, целился из пистолета в Юлия Цезаря, в груди у которого, не причиняя древнему тирану особенного вреда, и без того уже торчало несколько ножей, забытых, видимо, Брутом. Но и тому, видно, досталось. Во всяком случае, бумажка на соседней тумбе гласила: «БРУТ НАХОДИТСЯ НА РЕСТАВРАЦИИ».
Выпукло блестел огромный лоб Сократа. Рядом с Петром I, голова которого казалась непропорционально маленькой, стоял носатый Александр Македонский с обнаженным наголо мечом. По сравнению со своим соседом-гигантом Македонский выглядел просто незначительным шустряком, который вполне мог отправиться в дальнее плавание в одной только туфле Петра.
59 
