— Ладно, у меня есть кое-какие дела… — Вендис скользнул глазами по остальным участникам сборища. — Вы тоже не вздумайте сидеть сложа руки. Каждый из вас знает, как вызывать агонию и продлевать ее вплоть до решения поставленной задачи. Я не намерен тратить время, слушая писк парочки идиотов, пока они истекают кровью и молят о пощаде. Мне нужна информация — и как можно быстрее.
Все — кроме Алекса, разумеется, — согнулись в почтительном поклоне.
Вендис махнул доктору.
— Ну, где тут у вас выход?
Когда они удалились, народ облегченно перевел дыхание.
— Что ж, — наконец сказала Элис, — придется, видно, отложить до завтра.
Генри скомандовал санитарам и медсестре:
— Вы трое, отведите его обратно в палату. — Он плотоядно ухмыльнулся, глядя на вздернутую под потолок Джекс. — А мы с Юрием немножко поработаем над вот этой штучкой.
У Алекса едва не подогнулись колени.
Один из санитаров грубо дернул его за локоть, разворачивая к выходу.
— Топай давай.
Мысли завертелись с бешеной скоростью. Надо что-то предпринять, выиграть время. Алекс уперся и оглянулся через плечо.
— Я знаю, что завтра, после уменьшения дозы, вы заставите нас говорить. И еще я знаю, что затем вы меня убьете, и это значит, что уже ничто не будет меня волновать… Но если этой ночью кто-то из вас хотя бы пальцем ее тронет, то, когда лекарства выветрятся, я буду очень и очень недоволен. Недоволен до такой степени, что разговорить меня вам попросту не удастся. Тронете ее — и я жизнью своей клянусь, что вам придется нелегко, когда Вендис поинтересуется, как и почему вам не удалось добыть из меня нужные сведения.
— Ой-ой, — скривилась Элис. — Смотрите-ка, мы, кажется, нашли его болевую точку. Тем лучше — теперь мы знаем, куда давить.
Глаза Юрия блестели лихорадочной злобой.
— А раз он так о ней заботится, нам не нужно будет ее слишком сильно уродовать. Он сам все расскажет. — Бородач бросил взгляд на Генри. — И вот тогда уж мы с ней позабавимся. К тому же прямо сейчас тут мало чего интересного — все равно что трахать кусок мяса. Нет, куда приятнее, когда они все понимают и чувствуют.
Раздосадованный было Генри призадумался на пару секунд, затем просветлел лицом.
— Что ж, пожалуй, ты прав… Элис, я этому пациенту не доверяю. Да и наш нервный доктор того и гляди перепутает дозу. Уж очень его заботит собственная шея, хотя отвечать придется как раз нам. Мы служим его превосходительству, а вовсе не туземному лекарю. Элис, вам надо проследить, чтобы Алекс не выкинул завтра какой-нибудь фортель, однако мог хорошенько прочувствовать каждый вопль этой девицы.
Медсестра холодно оглядела молодого человека.
— Насчет доктора я с вами согласна. — Ее лицо перекосила злая улыбка. — Да, я позабочусь о том, чтобы мой пациент испытывал дикий ужас, но не мог при этом артачиться. А пока что имейте в виду: если вы ее сегодня подпортите и Алекс откажется отвечать на вопросы, я все-все расскажу Вендису, и тогда вместо нее будете висеть вы двое. Я понятно излагаю?
Генри поморщился.
— Ну ладно, ладно…
Юрий сложил руки на груди и мрачно кивнул.
Медсестра подтолкнула Алекса:
— Ну, чего встал? Шевелись!
35
Следующим утром, после бесконечно долгой бессонной ночи, проведенной за разглядыванием потолка над койкой, Алекс оделся и сел ждать развития событий. Думать он мог лишь о Джекс, о том, как она висела на импровизированной дыбе одна-одинешенька и никому дела не было до ее мук.
Генри не заставил себя долго ждать. Здоровяк, похоже, пребывал не в самом лучшем расположении духа. Это проявилось особенно ясно, когда он вздернул Алекса на ноги и принялся бить в живот. Судя по всему, Генри не хотел оставлять следы издевательств на своей жертве. Наверное, ему настоятельно посоветовали не портить призовую добычу.
Выбора у Алекса не было, приходилось терпеть. Он знал, что удары в живот способны серьезно повредить внутренние органы. С другой стороны, отвечать на побои тоже противопоказано, иначе Генри поймет, что дело нечисто и медпрепараты почему-то не действуют. А этого допускать нельзя, потому что в противном случае навсегда исчезнет надежда помочь Джекс.
И вот что плохо: сейчас Алекс был вынужден переносить всю боль, раз уж лекарства больше не действовали. Молодой человек упал как подкошенный, сраженный дикой резью в животе, от которой его чуть не вырвало. Распластавшись на полу, он корчился в судорогах и проклинал все на свете.