Последние отзывы

  67  

Едва жандармерия начала расследование, как от свидетелей не стало отбоя: бандиты были настолько неловки, что совершили злодеяние чуть ли не у всех на глазах. Небывалый случай! Тотчас стало известно, что помимо Пьера Лаборда, чье участие в ограблении ни у кого сомнений не вызывало, преступников было четверо. Свидетели в один голос твердили, что на участке дороги между Шарантоном и Мелёном несколько дней подряд курсировали четыре всадника с весьма подозрительными физиономиями. В Шарантоне эти люди зашли в кабачок Шатлена пропустить по стаканчику, и, хотя вели они себя тихо, две служанки, гражданка Гростет и гражданка Сотон, прекрасно их запомнили. То же произошло и в Мелёне, где у одного из всадников отлетела шпора и он попросил веревочку, чтобы подвязать ее. Наконец ближе к вечеру накануне рокового дня разбойники остановили крестьянина и спросили у него, в котором часу почтовая карета на Лион обычно проезжает через лес. Словом, в искусстве оставлять после себя следы преступники могли бы поспорить с самим Мальчиком с пальчик.

Третий першерон из тех, что были запряжены в почтовую карету, покорно вернулся к себе в конюшню; еще одну лошадь, явно принадлежащую бандитам, нашли на улице Парижа. Отыскать барышника, снабдившего конями четверых преступников, труда не составило. Барышника звали Бернар; его запугали, и он указал на человека по имени Этьен Куриоль, с которым вел переговоры о найме лошадей. Этого-то Куриоля и арестовали в Шато-Тьери. При нем были найдены толстая пачка ассигнаций из лионской почты и кое-какие бумаги, которые были тут же конфискованы, – а заодно с ними и бумаги Гено.

Когда Лезюрк и Гено прибыли в обитель правосудия, им предложили подождать в просторной передней, где на скамьях уже сидело множество людей. Напротив них расположились две женщины крестьянского вида; пристально посмотрев на обоих друзей, они неожиданно пришли в неописуемое волнение. Как потом выяснилось, это были гражданки Сотон и Гростет, служанки из кабачка в Монжероне: они прибыли сюда, чтобы повторить свои показания перед судьей Добетоном, которому было поручено вести расследование по делу о лионской почте. Служанки так яростно перешептывались, глядя на Лезюрка, что тот, раздраженный, повернулся к ним спиной. Впрочем, вскоре женщины исчезли за дверью кабинета судьи.

Они оставались там довольно долго. Лезюрк и Гено уже готовы были возмутиться затянувшимся ожиданием, как вдруг к ним подошел жандарм и заявил, что судья ждет их.

– Нет, мне к судье не надо, – рассмеялся Лезюрк. – Это у моего друга дела с правосудием.

– Судья приказал привести вас обоих! Вы должны идти вдвоем.

Решив, что жандарм ошибся, Лезюрк пожал плечами и последовал за приятелем к судье. Там его ждал неприятный сюрприз: его обвинили в том, что он – один из участников банды, ограбившей лионскую почтовую карету!

– Это точно он! – взволнованно говорила гражданка Сотон. – Я его узнала! Подумайте сами – такие волосы нечасто встретишь.

– Вы… меня узнали?! – в изумлении выдавил из себя Лезюрк. – Но где вы могли меня видеть?

– Да у нас в трактире, в Шарантоне, где же еще? Вы с приятелями зашли выпить по стаканчику, я видела вас собственными глазами, и гражданка Гростет – тоже. И этот, второй, гражданин тоже там был, клянусь!

– Я?! – изумился Гено. – Господин судья, да они обе просто с ума сошли!

– А это мы еще посмотрим, – отрезал судья и обратился к жандарму: – Идите и приведите заключенных.

В Консьержери уже было двое узников, проходивших по делу о лионской почте: Куриоль и его приятель по имени Ришар, который хотел помочь другу бежать, однако сам был задержан. Служанки тотчас опознали и Куриоля, и его приятеля, поэтому у судьи не было оснований сомневаться в их правдивости относительно Лезюрка. Тем более что «карточка благонадежности», которую он предъявил, желая доказать свою лояльность, оказалась фальшивой… Вдобавок судьба зло посмеялась над друзьями: Гено, как оказалось, был знаком с Куриолем, которого он встречал в Шато-Тьери, а Лезюрк – с Ришаром, у которого он несколько раз обедал.

Итак, день этот, начавшийся для молодого рантье столь счастливо, завершился для него мрачно и печально – в тюремной камере, в каменных стенах Консьержери.

Сорок восемь часов несчастная Жанна-Эме не знала, что случилось с ее мужем. В отчаянии она искала его повсюду, не зная, какому святому молиться, и дрожа от страха – она боялась, не случилось ли с ним что-нибудь ужасное. На третий день к ней нагрянули жандармы; они перевернули вверх дном ее жилище, пытаясь отыскать улики, и вскользь сообщили ей, что муж ее обвинен в убийстве: он причастен к делу о лионской почте.

  67