Особенно,... 
81 
Это было очень некстати. Морозини вынужден будет закрыть магазин, чтобы уехать на две большие распродажи, одна из них готовилась в Милане, а другая буквально через несколько дней — во Флоренции. Конечно же, Альдо постарался скрыть свою озабоченность от друга. Но Ги и без того был достаточно удручен: его потрясло превращение Мины в светскую барышню, а кроме того, он знал по опыту, какой напряженной работы требует один из самых известных в Европе антикварных магазинов.
— Как вы один со всем справитесь, Альдо? Я надолго выбываю из строя, а к нам вдобавок вот-вот нагрянет синьор Монтальдо из Карфагена за монгольским ожерельем, которое мы приобрели три месяца назад…
— Не беспокойтесь! Я попрошу мою кузину Адриану. Ей не привыкать следить за магазином, и она великолепно справится с синьором Монтальдо. Она его очарует и, может быть, даже сумеет продать ему еще что-нибудь.
Но вот они с Адрианой сели завтракать, и от оптимизма князя не осталось и следа. Только Альдо начал говорить, как она его перебила:
— Мне очень жаль, дорогой кузен, но послезавтра я уезжаю в Рим!
— В Рим? Уж не хочешь ли ты сказать, что собираешься войти в свиту обожателей синьора Муссолини?
В последние дни 1922 года в Италии происходили мощные политические и социальные катаклизмы, вызванные анархией, которая царила в стране еще с войны и с которой король Виктор Эммануил так и не сумел справиться. Ветераны, доведенные до отчаяния нищетой и растущей безработицей, мелкие буржуа, разоренные инфляцией, рабочие, все громче заявлявшие о своем недовольстве, — все это способствовало тому, что на горизонте замаячило красное знамя большевизма. И когда на этом фоне появился человек, олицетворявший идею силы и национальной сплоченности, он был радостно встречен обществом. Итак, 23 марта 1919 года Бенито Муссолини, выходец из Романьи, из крестьянской семьи, прошедший войну, работавший учителем, потом журналистом, сформировал в Милане первые боевые отряды — фашии , куда вошли ветераны, движимые не совсем последовательным стремлением слить воедино грубый откровенный национализм и не имеющий четких очертаний республиканский социализм. Одетым в черные гимнастерки и пилотки фашистам, все чаще прибегающим к жестокости, толпа тем не менее рукоплескала — так истосковались все по давно утраченному порядку, так воодушевляла всех пламенная надежда увидеть Италию, так давно пребывавшую в упадке, вновь обретающую былое могущество и величие Древнего Рима.
На съезде в Неаполе тот, кто велел называть себя «дуче», вошел в такую силу, что решился распустить парламент и взять бразды правления в свои руки. Затем, 27 — 29 октября 1922 года, он организовал поход на Рим. Быть может, королю и удалось бы сдержать продвижение этих получивших слишком большую поддержку в народе беснующихся орд, но для этого следовало ввести войска, объявить осадное положение, — а к таким мерам Виктор Эммануил прибегать не стал.
30 октября он попросил Муссолини сформировать новое правительство, и дуче сменил черную рубашку на цивильный пиджак, брюки в полоску и форменную фуражку.
Само собой разумеется, что интеллигенция, люди свободомыслящие, придерживающиеся либеральных взглядов, а также церковь и аристократия с некоторым беспокойством наблюдали за тем, как к власти прорываются люди, стремящиеся, что, впрочем, не особенно и скрывалось, установить диктатуру не менее жесткую, чем в Советском Союзе. И все же ряды тех, кто под влиянием патриотического чувства и ностальгии по минувшей славе присоединился к восхвалению Муссолини, желавшего, казалось, провозгласить себя новым Цезарем, неуклонно пополнялись. Тем временем Муссолини без устали заигрывал с законными властями. То и дело его отряды торжественно маршировали перед Квиринальским дворцом, чтобы приветствовать короля, или возлагали венки на могилу Неизвестного солдата. Они даже приняли участие вместе с новым правительством в церемонии поминовения усопших, возглавляемой королем и королевой в церкви Санта-Мария дель Анжели. Да, все честь по чести, чинно, строго, благородно, но не без некоторой напыщенности, а князь Морозини напыщенности терпеть не мог. Как не выносил он и резкого, грубого, надменного лица нового правителя. Уже поговаривали о восстаниях, потопленных в крови, о притеснениях и арестах студентов, о формировании параллельной полиции, которая, будучи твердо уверенной в своей безнаказанности, расклеивала листовки, развешивала плакаты и следила за малейшим проявлением инакомыслия.
81 
