– Мне говорили о несчастном случае…
– Так захотел он, но я-то знаю, что никакой случайности не было.
– Но вы отсутствовали в тот момент, когда…
– И все же я знаю!.. И не спрашивайте почему. Скажу лишь: призрак тогда блуждает по дому, когда ему надо пожаловаться на кого-то из его обитателей. А вчера была годовщина.
– Вы… вы его видели?
– Да. И вы тоже, не так ли? Насколько я понимаю, это вы кричали сегодня ночью?..
Голубые глаза юноши сверлили Гортензию. Смущенная их пронизывающим взглядом, казалось, познавшим тайны потустороннего мира, она поднялась и отошла к камину, протягивая озябшие ладони к очагу.
– Однако мы отвлеклись. Ваша ненависть к отцу – это одно, а то, что вы пытаетесь отягчить мою совесть преступлением, пусть даже невольным, – другое. Я прошу вас… Я умоляю отказаться от этого чудовищного замысла! Внемлите моей мольбе: останьтесь жить, чтобы я навсегда не потеряла покой и сон…
На глазах ее выступили слезы, заблистав, как чистейшее золото. Этьен не мог вымолвить ни слова. Он созерцал ее в восхищении, коего даже не подумал скрывать тем более, что она на него не смотрела.
– Сжальтесь надо мной, Этьен… живите!
Он помолчал еще, глядя на нее с каким-то отчаянием. Она была сама жизнь, и никогда жизнь не казалась ему такой прекрасной. Дрожащим тонким голосом, голосом плачущего ребенка, она повторила:
– Сжальтесь….
– Да будет так, – наконец со вздохом простонал он. – Но тогда бегите вы, раз мне это не удалось.
Его ответ ошеломил ее, и слезы тотчас высохли. Она резко обернулась.
– Бежать?.. Но куда мне податься?
– Домой, конечно! Разве у вас нет дома… Даже нескольких, как мне говорили?
– Они мне не понадобятся. Я отдана под покровительство вашего отца по приказу короля и, что важнее, герцогини Ангулемской. А они позаботятся, чтобы их распоряжения выполнялись неукоснительно. Если я вернусь в Париж, они способны отправить меня сюда меж двух жандармов. А это… меня отнюдь не прельщает!..
– Тогда вам надо спрятаться!
– Где? У кого? Неужели вы думаете, что я мысленно не перебрала все возможности? Я думала об отъезде с той самой минуты, как появилась здесь. Но меня никто не сможет приютить. Даже мой драгоценный монастырь Сердца Иисусова, сестры которого рисковали бы навлечь на себя большие невзгоды, если бы попытались… Герцогиня Ангулемская – покровительница братства, и впасть к ней в немилость весьма опасно. К тому же это даст прекрасный повод овладеть моим состоянием, поскольку я буду обвинена в неподчинении властям…
– Вы могли бы отправиться в Клермон к нашей двоюродной бабушке мадам де Мирефлер. Я уверен, что она примет вас с распростертыми объятиями.
– Когда дилижанс остановился в Клермоне, я хотела повидать ее. Но она как раз проводит зиму у своей дочери в Авиньоне.
– Она вернется.
– Что ж, надо надеяться! А в ожидании ее не доставите ли вы мне удовольствие, отведав что-нибудь из этих вкусных вещей, которые Годивелла, не покладая рук, стряпает у себя на кухне и, кряхтя, приносит сюда наверх?
Она положила блюда на постель, подле молодого человека, и, удостоверившись, что молоко еще теплое, налила его в чашку, прибавив меду. Этьен смотрел, как она это делает, и в сердце девушки постепенно зрела надежда. Ведь он не отказался сразу. Однако, когда она протянула ему чашку, он жестом отверг ее.
– Есть нечто, о чем вы могли бы подумать на досуге, – с улыбкой заметила она. – Ведь для женитьбы потребны двое. А ваш отец не заставит меня сказать «да»…
– Вы его не знаете!
– Возможно… Только и он меня еще не знает. И вот что! Предлагаю договор: вы наконец согласитесь, чтобы вас кормили и за вами ухаживали, а я берусь отважно сражаться за нашу свободу. Мало того, я обещаю вам отправиться к мадам де Мирефлер, когда наступят лучшие времена… Могу допустить, что вы не выглядывали наружу вот уже несколько дней, – прибавила она, – но, сказать по чести, кузен, вовсе не по-христиански требовать от меня бежать в такую погоду!
Внезапно Этьен рассмеялся. Ах, смех его был слаб, почти беззвучен, но это был все-таки смех. Гортензия почувствовала, как от радости затрепетало ее сердце. Протянув над блюдом руку, молодой человек коснулся ее ладони:
– Так мы будем союзниками?.. Неужели?..
Гортензия чуть задержала его руку в своих; она была теплой, с очень тонкими, слабыми пальцами.
– Не просто союзниками, Этьен! Мы станем друзьями… братом и сестрой! Памятью моей бедной матушки клянусь вам в этом.