Последние отзывы

  83  

Когда она пробудилась, ее стал мучить сильный насморк. Расчихавшись до изнеможения, она обнаружила, что глаза и нос превратились в неиссякаемый источник. Увидев это, Дофина напоила ее какими-то отварами, снадобьями на меду, теплым молоком и вдобавок – легким снотворным, снова отправившим девушку в страну грез вплоть до следующего утра. Но когда глаза ее раскрылись и она поглядела на розовые обои комнаты, то поняла, что чувствует себя гораздо лучше.

Поджидавшая ее пробуждения мадемуазель Комбер объявила с полнейшим удовлетворением:

– У вас прекрасное здоровье, дитя мое. А теперь надо бы вылечить вашу ногу. Это дело двух недель, и если у вас нет иных планов, было бы приятно, если бы вы подарили мне эти две недели. Не хочу быть слишком настойчивой, но мне кажется, что здесь вам было бы лучше, чем в Лозарге, где такие чудовищные лестницы. Этьен, наверное, уже убедился в этом на собственном примере, ведь ему трудно ходить и приходится лежать…

Она говорила, говорила, нанизывая фразы одна на другую, словно желая оттянуть тот миг, когда Гортензия даст ответ. Девушка мягко положила конец этому словоизвержению:

– Мне бы хотелось остаться здесь, конечно, при условии, что я не стесню вас.

Единственный расчет, определивший ее выбор, заключался в близости Франсуа Деве, негаданно сделавшегося ее сторонником. Того самого Франсуа Деве, который был другом Жана, Князя Ночи, овладевшего ее сердцем и умом и остававшегося властителем ее помыслов, несмотря на испытанное ею разочарование. Однако, кроме всего прочего, возможность провести несколько дней в доме, где царили приветливость и веселье, вместо каждодневного созерцания серых стен угрюмого Лозарга, не могла не соблазнять юную особу восемнадцати лет. Здесь самый воздух был иным!..

Из полураскрытого окна ее комнаты – действительно красивого высокого окна, а не застекленной дыры в каменной воронке – виднелась ветка полураспустившейся сирени. Она, казалось, отбрасывала отсвет на белое облачко, запутавшееся в ее листве. Оттуда лился воздух, пахнущий свежей травой и чистыми полевыми ароматами, к которым не примешивался запах сырости и тлена старых стен. Слышно было, как пела какая-то птица… Одним словом, блаженство, да и только.

Мадемуазель де Комбер в ореоле зеленых лент, бантов и кружев сидела перед этим окном за пяльцами, которые по ее приказанию перенесли в комнату Гортензии, и улыбалась. А розовый запах ее духов приятно мешался с тем, что шел из сада. Когда девушка заговорила о неудобствах, которые может причинить, улыбка Дофины сменилась взрывом смеха.

– Стеснить меня? Мое драгоценное дитя, вспомните, что я уже приглашала вас самым настоятельным образом, когда была с визитом у вашего дядюшки. И делала это из чистейшего эгоизма. Мне здесь скучновато делить время между вышиванием и мадам Пушинкой.

– Мадам Пушинкой?

– Ах да. Бог мой! Я ведь еще не представила вам мою самую лучшую и верную подругу…

Поднявшись, она отступила на шаг, и из-под складок ее платья цвета молодого мха показалась великолепная жемчужно-серая, почти серебристая кошка, самым беззаботным образом дремлющая на венке из цветов, вышитом на толстом коврике…

– Как она красива! – искренне восхитилась Гортензия. – Но было бы жалко ее будить. Она слишком сладко спит, так что мы, пожалуй, сведем знакомство позже…

Она теперь чувствовала укоры совести за чрезмерно суровый приговор, который совсем недавно вынесла в своей душе гостеприимной хозяйке дома. Ее принимали здесь как младшую сестру, обращались с ней, соблюдая величайшую деликатность. А ведь Гортензия, естественно шокированная сценой, свидетельницей которой случайно стала в Лозарге, успела отнести мадемуазель Комбер к разряду лицемерных и опасных натур. Да знала ли она, в сущности, что такое девица легкого поведения, когда она ничтоже сумняшеся сочла Дофину одной из подобных особ? К тому же она не забыла оброненное Жаном: «Любовь внушает вам отвращение? Вот уж не подумал бы…» – и теперь смотрела на собеседницу совсем иными глазами. А посему, ласково поблагодарив ее за столь любезное гостеприимство, однако, добавила:

– То, чего я желаю, – одно. То, что решит мой дядя, – совсем другое. Полагаю, ему уже известно, что я здесь?

– О своих намерениях он вам скажет сам. Он сообщил мне, что приедет завтра посмотреть, как вы себя чувствуете. Но… до того, как он явится сюда, не объясните ли вы мне, Гортензия, что вы делали в лесу при такой грозе?.. Вы бежали, как сами признались вчера. Но от чего?..

  83