Последние отзывы

  34  

Жизнь в доме Бомарше показала ему, какой радостной может быть семейная жизнь, и он чуть не проклял клятву, данную им королю, всегда и везде служить ему, словно охотничий кречет, по первому приказанию обрушиваться на врага и поражать его. Турнемин мог взять свое слово, поторговаться с небом и совестью, но…

— Мое слово… могут подумать, что я боюсь…

Он сказал эти слова вслух и вздрогнул от собственного голоса. Чары рассеялись. В тот же момент приоткрылась дверь, появилась голова слуги.

— Сударь, вы будете ужинать в своем номере или сойдете вниз?

Жиль оглянулся: смеркалось, приближалась ночь. Ни старая любовь, ни бескрайние просторы Америки уже не могли отвлечь его от поставленной цели. Он был спасен, наваждение исчезло.

— Я поужинаю в другом месте, — ответил он слуге. — Распакуй мою сумку и постели постель.

Возможно, я вернусь поздно…

Набросив на плечи плащ, он вышел, распорядившись, чтобы ему подали фиакр… Он хотел осмотреть судно, на котором завтра должна была отплыть королева, но оказалось, что добраться до него невозможно. На небольшом мосту, соединявшем сточные рвы Арсенала, его остановил пост французских гвардейцев.

— Никого не приказано пропускать, — сказал ему сержант, командовавший постом. — Запрещено появляться на набережной этой ночью.

— Но по какой причине?!

Сержант пожал плечами.

— Это из-за корабля Авст… то есть я хотел сказать — королевы, завтра она на нем поплывет в Фонтенбло. После того как закончили все работы, на корабль никого не пускают, наверное, чтобы окрестные жители не испортили своими грязными руками новую игрушку Велич… — закончил он с грубым смехом.

— Я хотел только дойти до монастыря Лазаритов и помолиться в церкви Сен-Бонне…

— Ничего, завтра помолитесь, когда Величество с друзьями уплывут. Это произойдет в полдень.

Тут есть кому посмотреть на новые безумства трианонской дамы…

— Кого вы имеете в виду?

Сержант качнул головой в сторону огромной черной глыбы Бастилии. Ее силуэт резко выступал на фоне ночного неба, и казалось, достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться шершавой стены.

— Вон тех! Они уже два месяца сидят в Бастилии только потому, что ей захотелось заполучить колье стоимостью в два миллиона и ничего не заплатить. На завтрашний спектакль у них первые ложи. Королева могла бы отплыть и из Шарантона, но она хочет позлить их… Только это вряд ли принесет ей счастье! Эй вы там, куда лезете?!

Последняя фраза была адресована двум монахам, которые хотели перейти мост и пройти в монастырь. Оставив сержанта разбираться с монахами, Жиль вернулся к своему экипажу, поджидавшему его у стен Арсенала.

Слова французского гвардейца, их горькая ирония и смутная угроза поразили Турнемина. Говоря о королеве, сержант чуть не назвал ее Австриячкой, безобидное на первый взгляд слово превратилось в оскорбление с того самого времени, как Мария-Антуанетта вынудила своего супруга склониться перед политикой Иосифа Австрийского. Гвардейца сдерживало лишь уважение к форме, это было симптомом глухого недовольства, зревшего в народе.

Прошлой зимой, когда вместе с Винклеридом Жиль охотился на памфлетистов, оплачиваемых мосье, он почувствовал, насколько парижане настроены против своего суверена. Критиковать существующую власть всегда считалось хорошим тоном у горожан, но гвардия — опора монархии, и ропот в ней опаснее криков в парламенте. Огорченный Турнемин вернулся в гостиницу.

Утром он отправился посмотреть на отплытие потешного судна. Набережные были черны от народа, гвардейцы с трудом сдерживали толпу любопытных, пришедших посмотреть бесплатный королевский спектакль. Люди толпились на набережных Мэ и Ране и даже на стрелке острова Лувье, где наиболее отважные залезали на сваи строительных лесов. Некоторые дерзнули устроиться на «Сейне», старом галионе, некогда построенном Тюргоном для прогулок королевской семьи, но чаще использовавшимся для инспекций эшевенов.

Была поздняя осень, погода стояла отличная: легкий туман, пронизанный лучами утреннего солнца, поднимался от реки навстречу желтым листьям, летящим со старых вязов. Новый корабль королевы выступал из тумана, словно призрак иного века. Это была сказочная огромная гондола, позолоченная, как молитвенник, резная, словно табакерка, сияющая и украшенная лентами, как Буцентавр спятившего Гундекка. Стеклянная крыша накрывала девять комнат: спальни, прихожие, салон для гостей и кухню; но народная фантазия добавляла сюда тысячу домыслов: здесь были и зеркальные будуары, и бассейн, наполненный духами, и банкетный зал с римскими кроватями — все это, по представлению черни, входило в повседневный обиход королевы.

  34