Последние отзывы

  165  

– Вы действительно его дочь, – сказал он задумчиво. – Он не мог быть намного старше вас, когда писался этот портрет. Я никогда не встречал такого красивого мужчину и к тому же такого мужественного! Но кто мог повесить портрет здесь? Смотрите… – И Жоливаль провел затянутым в серую замшу пальцем по позолоченной раме. – Ни грамма пыли! А между тем все здесь…

Он хотел закончить свою мысль круговым движением руки, демонстрирующим опустошение большого зала, но остановился на полпути. На верхнем этаже раздался треск паркета под чьими-то шагами.

– Но… там кто-то есть? – прошептала Марианна.

– Пойду посмотрю, – ответил Аркадиус.

Он подбежал к открывавшей свой широкий пролет лестнице и с легкостью танцора взлетел через две ступеньки наверх. Оставшиеся в зале женщины переглянулись, но нарушить тишину не решились. У Марианны было странное ощущение. Она чувствовала, что этот израненный опустелый дом, где властвовал только портрет, несмотря на все, продолжал жить жизнью непонятной, может быть, скрытной. Она разрывалась между двумя противоположными желаниями: усесться здесь, прямо на пыльном полу, чтобы ожидать бог знает чего, или же убежать, закрыть за собой легко открывшуюся дверь и никогда не возвращаться сюда. Мысль о том, что скоро рабочие своим шумом нарушат тишину этого своеобразного святилища, угнетала ее, как дурной поступок. Однако никто, кроме нее, не имел права пересечь этот порог, разбудить спящее эхо старого особняка. Этот дом, о котором она еще вчера даже не думала, вошел теперь в ее душу и плоть, и она хорошо понимала, что не сможет безболезненно расстаться с ним. Ее взгляд снова встретился со взглядом портрета, который, казалось, следил за нею с момента ее прихода, и она из глубины сердца направила ему немую молитву:

«Вы действительно хотите, скажите, вы действительно хотите, чтобы я вернулась сюда?.. Я уже так полюбила его! Я возвращу ему былое великолепие, вас снова будет окружать обстановка, достойная вас…»

Вдруг, словно дом захотел ответить ей, единственное целое в этом зале окно распахнулось под порывом ветра, Марианна подошла к нему, чтобы закрыть, и увидела, что оно выходит, как и другие, в небольшой сад, разбитый вокруг бассейна с позеленевшей стоячей водой, в центре которого задумался каменный амур с почерневшим носом, обнимавший большого дельфина, уже много лет не испускавшего воды. И вот, именно в этот момент, изливавшиеся дождем тучи разошлись и пропустили бледный, нежный луч солнца, который приласкал щеки амура, обнаружив его полную тайн улыбку.

И не зная, собственно, почему, Марианна почувствовала себя умиротворенной и ободренной. К тому же и Аркадиус вернулся.

– Никого нет, – сказал он. – Без сомнения, это крыса.

– Или треснула деревянная панель, – поправила его Фортюнэ, дрожавшая от холода под своими мехами. – Здесь так сыро! Вы уверены, что хотите тут жить, Марианна?

– Конечно, – радостно воскликнула молодая женщина, – и чем скорее, тем лучше. Я попрошу архитектора сделать все по возможности быстрее. Они должны скоро прийти, я думаю.

В первый раз она возвысила голос, словно официально утверждая свое право нарушить тишину. Его теплый звон торжествующе разнесся по анфиладе пустых комнат. Она улыбнулась Фортюнэ.

– Возвратимся, – предложила она, – вы до смерти замерзли. Ветер гуляет здесь, как на улице…

– А остальные этажи вы не будете смотреть? – спросил Жоливаль. – Должен сказать, что там полнейшая пустота. За исключением стен, которые не могли уворовать, и золы в каминах, не осталось абсолютно ничего!

– Тогда я предпочитаю не смотреть. Это слишком печально. Я хочу, чтобы этот дом вновь обрел свою душу.

Взглянув на портрет, она замолчала, чувствуя, что сказала глупость. Душа дома была здесь, перед нею, горделиво улыбаясь на фоне апокалиптического разгрома. Надо было только залечить его тело, воссоздать прошлое.

Снаружи доносился стук копыт лошадей, нетерпеливо приплясывавших на мостовой. Крик разносчика, в свою очередь, разбудил эхо прежней улицы Бурбон. Это был зов самой жизни и настоящего, сулившего Марианне столько радости. Под защитой любви Наполеона она будет жить здесь единственной хозяйкой, свободной поступать по своему усмотрению. Свободной! Прекрасное слово!

Тогда как в это же самое время она могла быть похороненной деспотичным мужем в глуши английской деревни, имея единственными подругами скуку и сожаление! Впервые у нее мелькнула мысль, что ей, пожалуй, повезло.

  165