– Вам не стоит так отчаиваться, – прошептал он. – Император часто бывает строгим, но он не злой… Надо понять, что представляет собой Империя, которая раскинулась от Уэсана до Немана и от Дании до Гибралтара и держится на плечах одного-единственного человека.
Слова доходили до Марианны как сквозь туман. Для нее в понятии «гигантская империя» заключался только один смысл: она сотворила из своего хозяина спесивое чудовище и безжалостного самодержца. Тем временем Дюрок, возможно, ободренный глубоким вздохом Марианны, продолжал:
– Видите ли, пятую годовщину Коронации праздновали два месяца тому, а спустя пятнадцать дней Император развелся, чтобы укрепить эту корону, которая кажется ему еще недолговечной. Он пребывает в постоянном беспокойстве, потому что один, силой своей воли и гения, удерживает в единении неправдоподобную мозаику из народов. Его братья и сестры, поставленные им правителями, – бездарности, думающие только о своих собственных интересах и пренебрегающие интересами Империи. Подумайте о числе побед, потребовавшихся, чтобы скрепить все это, после того как итальянские походы сделали его Императором французов! Солнце Аустерлица взошло всего четыре года назад, а с тех пор, не считая битв в Испании, шесть грандиозных сражений: Йена, Ауэрштэд, Эйлау, Фридланд, Эсслинг, где он потерял маршала Ланна, своего лучшего друга, Ваграм, наконец, где он победил человека, на дочери которого теперь женится, потому что для сохранения Империи необходим наследник… даже если ради этого пришлось поступиться своим сердцем, ибо он любил жену. Император одинок против всех, между кокетничаньем одержимого странными идеями царя и ненавистью Англии, хватающей его, как злая собака, за ноги. Так что… прежде чем осуждать его, когда он пробудил в вас чувство возмущения, надо подумать обо всем этом! Он нуждается в понимании, а это не легко!
Он наконец умолк, может быть, устав от длинной тирады. Однако его защитительная речь, если она и нашла тропинку к сердцу Марианны, только отягчила ее печаль. Понять Наполеона? Но она только этого и хотела! И ему надо было позволить ей это. А он прогнал ее, вернув в безликую массу его подданных, из которой так недавно извлек.
Она взглянула на своего спутника, который, нагнувшись к ней, похоже, ожидал ответа, покачала печально головой и прошептала:
– Я хотела бы иметь право понять его, но он не желает этого!
Она снова забилась в угол, чтобы предаться своим грустным мыслям. Поскольку она упорно молчала, Дюрок вздохнул, поудобней устроился в своем углу и закрыл глаза. Должно быть, время остановилось. Оцепеневшая и неспособная здраво рассуждать, Марианна не обращала никакого внимания на дорогу. Тем не менее до ее сознания постепенно дошло, что они слишком долго находятся в пути. Нагнувшись к окошечку, она обнаружила, что карета едет по полю. Ночь была достаточно светлой, чтобы не вызвать у нее сомнения в этом. Повернувшись к Дюроку, Марианна спросила:
– Будьте добры, куда мы едем?
Внезапно разбуженный наперсник Наполеона вздрогнул и бросил на молодую женщину растерянный взгляд:
– Я… Что вы сказали?
– Я спросила, куда мы едем?
– Да, да, но… туда, куда я получил приказ вас отвезти!
Она поняла, что о разъяснении не могло быть и речи.
Он, возможно, и хотел сказать, но не смел. А вообще-то, это было совершенно безразлично Марианне. Очевидно, Наполеон решил убрать ее из Парижа, чтобы избавиться от нее навсегда. Ее, без сомнения, отвезут в какой-нибудь отдаленный замок, в тюрьму, где его легче будет забыть, чем в Париже. К тому же Император должен был решить, что женщина, удостоившаяся его внимания, не может быть заключена в обычную тюрьму. Но она не строила никаких иллюзий относительно своей участи, которая, впрочем, ее даже не интересовала. Позже, когда она немного оправится, она попытается взвесить свои возможности и желание продолжать борьбу.
Карета пересекла решетчатую ограду, попала, похоже, в парк и, проехав по мощеной аллее, остановилась наконец у ярко освещенного входа. Ошеломленная Марианна мельком увидела величественный перистиль с колоннами из розового мрамора, соединенными высокими витражами, великолепную планировку большого приземистого дворца, увенчанного мраморной балюстрадой, несколько комнат, пышно обставленных в лучшем стиле Империи, через которые ее провожал слуга в напудренном парике, с тяжелым канделябром в руке. Дюрок исчез еще в вестибюле, но она даже не заметила этого. Открылась дверь, за которой оказалась комната, обтянутая атласом цвета беж и фиолетовым бархатом. И… внезапно Марианна оказалась перед Наполеоном.