192 
Со вздохом Марианна встала с кресла, потянулась и направилась к одному из окон. По пути она зацепила ногой какую-то газету. Это был последний номер «Вестника Империи», и Марианна уже знала, о чем в нем говорится. Перо Фьевэ сообщало французам, что сегодня, 13 марта, их будущая Императрица, с которой маршал Бертье, князь Невшательский (а также Ваграмский, но в связи с обстоятельствами последний титул предпочли обойти молчанием), сочетался дипломатическим браком от имени Императора, покидает Вену со всем своим двором. Через несколько дней она будет в Париже, через несколько дней Марианна больше не будет иметь права переступать порог большой комнаты в Тюильри, где после Трианона неоднократно бывала и кончила тем, что стала чувствовать себя там, как дома.
Когда она мысленно представляла себе неопределенную внешность этой Марии-Луизы, которая скоро сольется в одно целое с жизнью Императора, Марианна дрожала от гнева и ревности, тем более неистовой, что она не имела ни права, ни возможности ее проявить. Наполеон женился исключительно в династических интересах. Он не хотел слышать ничего, что противоречило его желанию отцовства. Его же ревность к ней была активной и неусыпной, и он неоднократно допрашивал Марианну о ее подлинных взаимоотношениях с Талейраном и особенно с Язоном Бофором, воспоминание о котором неотступно преследовало его. Но он не допускал попыток воздать ему тем же, по крайней мере в том, что касалось его будущей супруги. И в Марианне мало-помалу росла участливая привязанность к разведенной Жозефине.
Однажды в середине февраля она отправилась с Фортюнэ Гамелен отдать визит экс-Императрице. Она нашла ее по-прежнему печальной, хотя и покорившейся необходимости, но глаза ее всегда были на мокром месте при упоминании имени Императора.
– Он собирается отдать мне новый замок, – сказала Жозефина задумчиво, – наваррский замок у Эвре, и хочет, чтобы я радовалась. Но я знаю прекрасно почему: ему надо, чтобы я была далеко от Парижа в момент, когда она прибудет… другая!
– Австриячка! – со злобой поправила Фортюнэ. – Французы скоро прилепят к ней эту кличку. Они не забыли Марию-Антуанетту.
– Я знаю. Но теперь они чувствуют угрызения совести. И они постараются с племянницей забыть Голгофу тетки.
К Марианне Жозефина была особенно внимательна. Она очень обрадовалась, узнав о соединявшей их дальней родственной связи, и обняла молодую женщину с материнской нежностью.
– Я надеюсь, что вы, по меньшей мере, останетесь моим другом, хотя ваша мать и пожертвовала собой ради покойной королевы.
– Думаю, что вы в этом не сомневаетесь, сударыня? У Вашего Величества не будет служанки более преданной и любящей, чем я. Вы можете полностью располагать мною.
Жозефина грустно улыбнулась и погладила Марианну по щеке.
– Это правда… вы любите его, вы тоже! И я слышала, что он любит вас. Тогда я попрошу позаботиться о нем, пока это возможно… Я предчувствую печаль, разочарование! Как эта юная особа, воспитанная в традициях Габсбургов и ненависти к победителю под Аустерлицем, сможет любить так, как я, человека, еще шесть месяцев назад занимавшего дворец ее отца?
– Однако говорят, что Ваше Величество одобряет этот брак?
Действительно, ходили слухи, что Жозефина сама позаботилась о заместительнице.
– Из двух зол надо выбирать меньшее. Для блага Империи австриячка лучше, чем русская. И ради этого блага я готова поступиться всем. Если вы действительно любите его, кузина, поступите так же.
Марианна долго размышляла над ее словами. Имеет ли право она, собственно, новичок, думать о каком-то протесте и ссылаться на свои страдания, когда эта женщина беспрекословно зачеркнула долгие годы любви и славы? Жозефина теряла трон, супруга… Требовавшаяся от Марианны жертва выглядела ничтожной по сравнению с этим, но не менее горькой в ее собственных глазах… Правда, перед нею открывалось будущее и надежда на блестящую карьеру певицы, которую она собиралась сделать: это колоссально!
Внезапно молодая женщина, стоявшая прижавшись разгоряченным лбом к стеклу заиндевевшего окна, выпрямилась. Сквозь туман окутавшей ее меланхолии явственно пробились звуки чьих-то осторожных шагов, доносившихся с маленькой деревянной лестницы, соединявшей второй этаж с антресолями и чердаком.
Мгновенно насторожившись, Марианна задержала дыхание и подошла к двери. Она не испытывала страха. Ее поддерживало сознание, что она находится дома. Она подумала, что, может быть, Гракх-Ганнибал вошел в дом, но зачем он это сделал? Впрочем, если бы это был он, шаги доносились бы снизу, а не сверху. Нет, это не Гракх. Тогда она подумала о таинственном посетителе в тот вечер и о так и не обнаруженном тайнике. Не вернулся ли неизвестный бродяга? Но тогда как и откуда? Он, безусловно, не мог оставаться в известном аббату тайнике, чтобы мастеровые, которые на протяжении недели работали в особняке, не обнаружили его. Очень тихо, с бесконечными предосторожностями Марианна открыла дверь, выходившую на широкую площадку большой мраморной лестницы, как раз вовремя, чтобы увидеть свет канделябра, исчезающий в глубине зала. На этот раз сомнений не было: кто-то проник в дом!
192 
