– В самом деле? Что же именно?..
Она лихорадочно искала допустимую ложь и наконец заявила с фальшивой непринужденностью:
– Ничего… или самую малость! Мой желудок в последнее время ничего не переносит. Это началось после моего заключения!
Несколько секунд Язон испытующе вглядывался в бледное лицо, машинально пытаясь согреть ее похолодевшие руки. Видимо, его не убедили ее слова. Марианна была не из тех женщин, что из-за пустяка теряют сознание. Что-то было не так, вызывая ее волнение… Но времени, чтобы задать просившиеся с языка вопросы, у него уже не было.
Когда послышались шаги, предвещавшие возвращение Маддалены, Марианна живо выпрямилась и встала, выскользнув из его рук, прежде чем он смог помешать.
– Так что ты хочешь?
– Прошу тебя, не говори, что мне было дурно. Я боюсь излишнего внимания. Маддалена встревожится, начнет хлопотать…
Возражения Язона заглушил стук высоких каблуков. Появилась графиня, внеся масляную лампу с абажуром. Терраса озарилась теплым желтым светом, в котором сверкнули ее рыжеватые волосы и по-хорошему насмешливая улыбка.
– Может быть, вы предпочитаете темноту, – сказала она, – но мой муж и господин Жоливаль уже вернулись, и мы сейчас будем ужинать. Естественно, я распорядилась поставить прибор и для вас, капитан!
Высокая фигура американца согнулась в поклоне, означавшем отказ.
– Тысяча сожалений, графиня, но я обязан вернуться на борт. Завтра мы отплываем.
– Как?.. Уже?
– Ремонт заканчивается, и мы должны по возможности быстрей попасть в Константинополь. Поверьте, я очень сожалею, что так скоро лишаю вас общества княгини, но… чем раньше мы окажемся там, тем лучше! Ведь у княгини очень важная миссия. Да и фрегаты, которые должны нас сопровождать, теряют время. Я не смею слишком долго задерживать их. Извините меня!
Он торопливо попрощался, поцеловав руки женщинам и задержав на мгновение встревоженный и недоуменный взгляд на своей подруге.
Затем он ушел через сад, в то время как из глубины дома послышались громкие голоса Жоливаля и Аламано.
– Удивительный человек! – заметила Маддалена, задумчиво провожая взглядом высокую фигуру моряка, исчезавшую в ночи. – Но какой обворожительный! Для вас, пожалуй, лучше, что он не останется долго. Все женщины острова потеряли бы из-за него головы. Есть в его взгляде что-то властное, не позволяющее поверить, что он легко примирится с отказом.
– Действительно, – сказала Марианна, думая о другом, – он больше всего не любит, когда ему противоречат.
– Это не совсем то, что я хотела сказать, – улыбнулась графиня. – Но присоединимся к господам в салоне.
Марианне очень хотелось увидеть Жоливаля. Новый приступ дурноты встревожил ее, ибо, если такое будет часто повторяться, жизнь на корабле станет более чем удручающей. А Аркадиус практически исчез. С вечера их прибытия она больше не видела его, и это беспокоило, так как не было добрым предзнаменованием.
Во время ужина ее тревога все возрастала. Жоливаль выглядел утомленным. Он прилагал усилия, заметные только тому, кто хорошо его знал, чтобы вести оживленный разговор с хозяйкой, но непринужденность его речи опровергалась озабоченностью взгляда. «Ему не удалось! – думала Марианна. – Он не смог найти то, что мне нужно. В противном случае у него было бы другое выражение лица».
Даже увлекательный рассказ Маддалены о ночных подвигах Марианны не смог его развеселить.
И в самом деле, когда они наконец остались вдвоем в ее комнате, Марианна узнала, что его постигла полная неудача.
– Мне сказали, что есть одна старая гречанка, вроде колдуньи, которая живет в хижине у подножия горы Пантократор, но, когда мне наконец удалось добраться туда сегодня пополудни, я нашел там только плакальщиц и старого попа, приступивших к ее похоронам! Но не приходите в отчаяние, – добавил он быстро, увидев, как вытянулось лицо молодой женщины, – завтра я пойду к венецианской трактирщице, которая обещала…
Марианна устало вздохнула:
– Это бесполезно, Аркадиус, завтра утром мы отплываем! Вы не знали? Язон недавно приходил сообщить об этом. Он спешит покинуть Корфу… в основном, мне кажется, из-за моего забавного приключения с Шахин-беем…
– Он узнал о нем?
– Этот идиот захотел уехать с нами. И он сам рассказал всю историю Язону.
Наступило молчание. Жоливаль нервно перебирал пальцами цветы стоявшего на столе в хрустальной вазе букета.