84 
Благословил мой брак с Филиппом Абинье и значит я должна выполнить его последнюю волю.
Конечно, легко было убедить себя Констанции, ведь она без памяти любила Филиппа.
— Где же он? Где же он? — Констанция вся напряглась. — Что же с Филиппом? Добрался ли он домой или до сих пор его конь блуждает по полям?
Ей страстно хотелось, чтобы и Филипп сейчас думал о ней. — Ты слышишь меня? — прошептала Констанция. — Конечно же слышишь, — лучезарная улыбка появилась на ее губах. — Я люблю тебя, — прошептала девушка, и мрачное темное помещение словно
Преобразилось.Ее больше не пугала сырость и непонятные шорохи по углам. Это
Теперь была ее крепость, надежное укрытие, такое же надежное, как и убежище возле ручья. Констанция представила себе перстень, висящий на сучке, увидела блеск дождевых капель на золоте и небольшую жемчужину.
— Ну почему я оставила перстень там? Он согрел бы мне душу, напомнил о Филиппе. — Где ты? — вновь воскликнула Констанция.И ей показалось, что она слышит далекий ответ:
— Я приду за тобой, приду, но мне нужно беречь силы.
Констанция опустилась на солому и прикрыла глаза. За металлическими ставнями медленно наступали сумерки. Никто не вспоминал о ней, во всяком случае, никто не пытался даже поинтересоваться, хочет она пить или есть. Она была вольна выйти отсюда каждую минуту стоило лишь отбросить тяжелый засов на двери.»Но ведь это равнозначно моему поражению. Нет, Виктор никогда не дождется, чтобы я пришла к нему. Лучше уж пусть возьмет силой».
Филипп Абинье то и дело терял сознание. У него перед глазами проплывала сжатая стерня, мелькали копыта лошади. Его голова словно налилась свинцом, в ушах стучала кровь, болели места ударов. Но сильнее всего ему досаждал стыд. Он не смог защитить свою возлюбленную, его как мальчишку избили у нее на глазах и при нем же его соперник Виктор объявил о предстоящей свадьбе.»Лучше бы он убил меня! — подумал Филипп и тут же остановил себя. — Ты совсем не думаешь о Констанции, думаешь только о себе. Ты жив, парень, а это главное. Ты еще сумеешь постоять за нее».
Но руки были связаны ремнем, и он болтался как всеми забытая кукла, перекинутый через седло. Лошадь, не чувствуя властной руки хозяина, уже еле плелась, то и дело наклоняла голову и щипала сочную осеннюю траву. В такие минуты Филиппу казалось, что время остановилось и в мире не осталось ни единого живого человека. Лишь только он один, как вечный скиталец трясется, переброшенный через седло под вечерним небом.
Отчаяние охватило его. Его мысли вновь обратились к Констанции.»Виктор говорил о предстоящей свадьбе, — и вновь злость переполнила душу Филиппа, но тут же нашлось и утешение, — Гильом Реньяр умер, значит до его похорон свадьбе не бывать. Когда в доме покойник, никто не отважится на веселье. Я вернусь за тобой!» — вновь пообещал Филипп.
Перед его глазами бежала стерня, мелькали копыта коня. Юноша уже не чувствовал собственного тела, боль притупилась, и душа юноши постепенно смирялась с унижением. Он жив, а это главное, значит, сможет отомстить Виктору за все — за смерть отца, за унижение.
Филипп напряг слух. Ему послышался далекий конский топот. Сам он в это время находился в ложбине между двух холмов и его трудно было заметить. Он собрал последние силы и громко крикнул, уже не задумываясь над тем, враг возле него или друг.
— Я здесь! — кричал Филипп. — Я здесь!
— Слава богу! — донеслось до его ушей, и Филипп попробовал повернуть голову.
Но в глазах у него сразу же потемнело, и последние силы покинули его…
Очнулся Филипп, лежа на спине под ночным небом, плотно застланным облаками. Над ним склонился его дядя Марсель Бланше.
— Ну вот, наконец-то ты и пришел в себя, Филипп. И вздумалось же тебе поехать одному!
Марсель снял со своего коня круглую деревянную фляжку, обтянутую кожей, дал Филиппу напиться вина. Живительная влага растеклась по жилам, и Филипп наконец-то поверил в то, что жив и почти спасен.Он попытался приподняться, но тут же глухо застонал.
Лежи, скоро мы поедем домой. Но согласись, Филипп, не стоило бы тебе представать в таком виде перед глазами матери.
Хорошо, я приведу себя в порядок.
— По-моему, у тебя ничего не сломано, — радостно сообщил Марсель.
Филипп наконец догадался пошевелить рукой. Пальцы слушались, правда с трудом, и каждое движение глухой болью отдавалось во всем теле.
Марсель смочил вином носовой платок и принялся промывать рану на лице племянника. Запекшаяся кровь смывалась с трудом, да и разрез был сделан острым кинжалом. Края тут же разошлись и по щеке снова потекла кровь.
84 
