Последние отзывы

  134  

В этом дворце фараон намеревался жить и управлять своими подданными после смерти. Когда Техе впервые увидела дворец, она долго молчала, пораженная, а потом тихо спросила:

– Ты возьмешь меня с собой в царство мертвых, господин?

– Возьму, – серьезно кивнул Аменхотеп. – Но не сразу. Мы же не дикари, ты знаешь, и наши женщины не обязаны умирать сразу после нашей смерти. Так что в золотой ладье, что повезет меня в подземное царство, я поплыву один.

Царица вздохнула и пробормотала:

– Только боги ведают, кто из нас умрет первым…

Ипет-рессу-Имен, новый храм в честь бога Амона, повелителя всех богов, был посвящен не только ему, но и его жене и сыну. Если сам Амон-Ра чаще всего изображался на стенах своего святилища в человеческом обличье (в короне с двумя высокими перьями, с солнечным диском над головой и с поистине великанским детородным органом, символом его мощи), то у Мут, его супруги, была голова то львицы, то коровы – ее любимых животных. Что же до Хонсу, лунного бога, их сына, то его рисовали или в виде юноши с серпом и с диском луны на голове, или в виде ребенка с «локоном молодости» (все египетские мальчики носили его сбоку головы до самого совершеннолетия, когда он торжественно сбривался).

Тот праздник, о котором говорила своему царственному супругу прекрасная Техе, всегда приходился на одно и то же число месяца паопи. В этот день статуя солнечного бога Амона покидала гипостиль, центральный зал главного храма покровителя Египта (кстати, неутомимый строитель Аменхотеп III велел увеличить и заново украсить и этот гигантский храм в Карнаке, фиванском квартале богов), и отправлялась на больших носилках, которые несла сотня рабов, на берег Нила. Там она занимала место на ярко раскрашенной позолоченной ладье. Затем из храма выносили статуи богини Мут, владычицы неба, и Хонсу, которые устанавливались каждая на своей ладье. И только потом из храма торжественно выносили фараона – облаченного в праздничные одежды, в парадном, заплетенном во множество косичек, парике и с фальшивой бородкой, очень напоминавшей задорно торчащий кошачий хвост. Трон владыки двух царств помещался на корме последней ладьи.

…И вот четыре ладьи поднялись вверх по реке к новому храму Амона-Ра. Зодчие учли, что Нил разливается широко и грозит тогда всем прибрежным сооружениям, и приподняли пол храма таким образом, что вода никогда не смогла бы проникнуть в него.

Ни единого шага не делал фараон во время этого путешествия. Его несли на носилках, сажали на трон, снова несли и снова с величайшим почтением усаживали – на этот раз на роскошно убранную, но гораздо меньшую, чем речная, ладью. Поскольку церемония происходила уже внутри храма, то впрягались в эту ладью – как и в ладьи, на которых помещались изваяния богов, – самые крепкие и молодые жрецы Амона. К счастью для них, ладьи эти имели колеса.

Громко рокотали священные барабаны, звучали песнопения… Четыре позолоченные сухопутные ладьи въезжали в темные недра святилища, и за ними медленно закрывались тяжелые кедровые двери. Десять дней проводили там три божества и фараон. А колесные ладьи ждали их прямо в храме – каждая в отдельной нарядной постройке.

Как и в золотых покоях вавилонской башни Э-темен-анки, Амона встречала в глубине храма готовая ему отдаться женщина. Божественное семя должно было оплодотворить ее, олицетворявшую в эти дни египетскую мать-землю, – ради богатства страны и счастья всех жителей. Статуи Амона, Мут и Хонсу недвижно высились возле стены и безмолвно взирали на происходившее. Женщина, которая уже провела в храме предыдущую ночь, знала – в отличие от вавилонской юной девственницы, – что ей предстоит принять в своем теле не само божество, но фараона, который являлся любимым сыном Амона-Ра и его заместителем на божественной свадьбе.

Конечно, простолюдины были уверены, что невеста Амона никогда прежде не знала мужчины, что она невероятно прекрасна и что после этих десяти дней, отданных ею богу, к ней уже не прикоснется ни единый смертный. На самом деле все обстояло несколько иначе.

– Все готово, – заглянул в покои царицы Техе один из бритоголовых жрецов Амона. – Повелитель вот-вот прибудет.

Красавица чувствовала себя неуверенно и волновалась – опять волновалась! Ночь, проведенная ею в стенах храма Ипет-рессу-Имен, не пошла женщине на пользу. Запах благовоний, чад факелов, стены без единого окна, терявшийся в полумраке высокий потолок – и чей-то назойливый шепот, доносившийся невесть откуда:

  134