Особенно,... 
64 
Грек вынул из рукава нож с широким заостренным лезвием и с роговой гладкой рукояткой без какого-либо опознавательного знака. Леонарда взглянула на орудие убийства с отвращением.
– Я вытащил это оружие из раны и прошу вашего разрешения оставить его у себя. Я не думаю, что его вид доставит удовольствие донне Фьоре…
– Я согласна с вами, но почему вы хотите спрятать этот нож? Скоро непременно придет гонфалоньер, разве не надо нож отдать ему?
– Он не будет знать, что с ним делать, а я могу заставить нож заговорить. Орудие убийства может быть столь красноречиво, что вы и не подозреваете… – заметил грек.
– В таком случае возьмите его! Если вам удастся найти подлого убийцу, то все здесь будут молиться на вас…
Деметриос, не произнеся ни слова, завернул нож в носовой платок и спрятал в рукав. Затем он приблизился к Фьоре. Поглощенная своим горем, она не заметила его присутствия. Он наклонился и положил свою твердую руку на ее плечо. Молодая женщина выпрямилась. Она повернула к нему свое заплаканное лицо с невидящими глазами:
– Что ты от меня хочешь?.. Разве я не могу спокойно оплакать смерть отца?
– Мне нужно с тобой поговорить, – ответил Деметриос на тосканском диалекте. – Помнишь, я сказал тебе, что, если тебе понадобится помощь, ты можешь позвать меня…
– Я помню. Говорят, что ты великий ученый, Деметриос Ласкарис, но ты не можешь воскресить моего отца, а ничто другое меня не интересует, – тихо сказала Фьора.
– Действительно, я не бог, но я более могуществен, чем ты думаешь Я пришел предупредить тебя, что у тебя нет времени для слез. Надо бежать, и как можно скорее. Тебе угрожает опасность, зло большое придет от женщины…
Фьора выпрямилась и посмотрела ему в глаза:
– Если тебе все известно, то ты, должно быть, смог бы помешать этой женщине нанести мне вред? Но разве она это уже не сделала? Я уверена, что это она приказала совершить убийство…
– Я не могу воспрепятствовать тому, что уже происходит. К тому же я здесь чужой. Этому городу свойственно непостоянство. Завтра ты можешь иметь столько же врагов, сколько сегодня у тебя друзей. Поэтому уезжай подальше отсюда! Хотя бы для того, чтобы иметь время все обдумать…
– Мы должны отбыть в полдень, – сказала Леонарда.
– Я решила не уезжать без моего отца, – ответила Фьора, едва сдерживая слезы. – Извините меня за это, милая Леонарда. Я искала вас, чтобы сообщить вам о моем решении… но вдруг случилось это несчастье. Теперь же не может идти и речи об отъезде. Ты сказал, что этот город может ополчиться против меня? Возможно… Но так обязательно случится, если я уеду отсюда, оставив тело моего отца среди чужих людей. Я хочу отдать ему последний долг любящей дочери… И еще я хочу отомстить за него!
– Но если с тобой случится несчастье, как ты сможешь осуществить свой план мести? – заметил Деметриос. – Уезжай отсюда!
– Нет. Я хочу остаться. Потом, когда мой отец будет мирно покоиться в земле, я, конечно, уеду… Я должна восстановить справедливость, но у меня есть еще и другие обязанности!
Ее прервал приход старого Ринальдо, который сообщил, что прибыл гонфалоньер.
Вскоре в комнату вошел невысокий коренастый мужчина лет шестидесяти – Чезаре Петруччи. Он с нарочитой важностью носил свое ярко-красное одеяние – свидетельство занимаемого им положения. Чезаре происходил из старинного сиенского рода и преуспел в жизни благодаря железной воле и полному отсутствию в его характере таких черт, как мягкость и доброжелательность.
В результате он возглавил Сеньорию и держал в страхе остальных «сеньоров». Они все были в его руках. Это началось с одного заседания. Решался достаточно спорный вопрос. Чтобы добиться нужного ему результата голосования, Петруччи приказал принести ему ключи от зала, сел на них и заявил, что никого не выпустит, пока не добьется нужного ему решения. Он пошел навстречу собравшимся лишь в одном: кормил их до тех пор, пока все сомнения не исчезли…
Фьора знала, что гонфалоньер не любил ее отца из-за его богатства, однако не решался выдвинуть против него сколько-нибудь значительные обвинения, хотя был бы счастлив уличить Бельтрами в каких-либо проступках. Со своей стороны, Франческо питал чувство презрения к гонфалоньеру и не считался с его мнением. Фьора не ждала от Петруччи ни сострадания, ни какой бы то ни было реальной помощи.
Чезаре Петруччи вошел в сопровождении стражников, одетых в зеленые мундиры. Зеленый был официальным цветом Сеньории. Фьора склонилась перед гонфалоньером, как это было положено, ожидая, пока он заговорит. Петруччи, в свою очередь, склонил голову перед покойным и приблизился к изголовью, чтобы разглядеть его получше.
64 
