Дергающая боль в раненом плече вернула ее к плачевной действительности. Если допустить, что Джонатан жив и здоров и же пригрел другую женщину, то смирится ли он, что ее красота, которой он так гордился, настолько унижена? Она заклеймена! Маньчжурка заклеймила ее, как бессловесную скотину из загона!
Не в силах воспротивиться желанию убедиться, насколько непоправим причиненный ей урон, она встала, дотащилась до ванной комнаты, где имелось огромное тройное зеркало, спустила до пояса ночную рубашку и хотела было взяться за бинты, скрывавшие плечо. Это оказалось не таким простым делом, и она занялась поисками ножниц, чтобы разрезать повязку. На счастье, за этим занятием ее застала тетя Эмити, которая поспешила вырвать у нее из рук опасный предмет.
– Что это ты придумала?
– Разве не ясно? Хочу посмотреть!
– Нет никакой спешки! Эта повязка – произведение искусства, и было бы преступлением ее портить. Когда придет срок, врач сам ее сменит. Конечно, ожог еще слишком свеж, чтобы им любоваться, но ничего, все заживет…
– Это никогда не заживет! У меня навечно останется шрам…
Видя слезы в ее огромных черных глазах, тетя Эмити поправила на ней рубашку, а потом пылко обняла племянницу, чтобы та могла выплакаться вволю.
– Тебе остается только относиться к этому, как к боевому ранению! Естественно, вырез на спине до самых лопаток отныне тебе противопоказан, зато плечи ты сможешь демонстрировать вполне свободно. Это еще современнее!
– Вы просто хотите меня утешить. У меня горит вся спина!
– Обычное дело, когда рана так велика. – Мадам Риво показала пальцами величину ожога. – Ничего, терпение и хороший крем позволят тебе замаскировать ее почти целиком…
– Но не от мужа! – всхлипнула Александра. – Какой мужчина способен снести такое бесчестье? Только не Джонатан!
– Милое дитя, жизни без огорчений не бывает. Впрочем, раз ты уже помышляешь о декольте, то это свидетельствует, что рана у тебя в душе затягивается быстрее, чем можно было надеяться. А теперь марш в постель! Тебе надо набраться сил для встречи с Атлантикой…
– Если бы меня ждала только Атлантика! – вздохнула раненая, смахивая последнюю слезинку, – Меня гораздо больше волнует то, что мне уготовано за океаном…
Огромный крытый причал, которым располагала в Гавре «Компани Женераль Трансатлантик», именуемая американцами «французской линией», был переполнен людьми и багажом; носильщики шустро переправляли на борт парохода, соединенного с сушей двумя мостиками, неподъемные чемоданы. Огромный черный корпус «Лотарингии» вбирал в себя пассажиров и грузы, подобно бегуну, подкрепляющемуся перед длительным забегом. Две высокие трубы изрыгали серый дым, заволакивавший почти все небо. Погода была не из лучших. Такое солнечное, теплое лето внезапно отступило, и его сменил моросящий дождик, пока еще теплый, но навевающий меланхолию. Капитан Морра наблюдал за погрузкой с капитанского мостика.
Впрочем, завидя троицу Каррингтон – Риво, он с улыбкой сбежал на палубу, чтобы лично поприветствовать их.
– Для меня большая радость, милые дамы, принимать вас на борту моего судна! – проговорил он, склоняясь сперва к ручке Александры, потом – Эмити. – Поздравляю, мадам и месье Риво, желаю вам огромного счастья. Бесконечно горд, мадам, что вы стали теперь моей соотечественницей. Очень надеюсь, что завтра вечером вы согласитесь быть моими гостями: мы вместе поднимем бокалы во славу новых уз дружбы, связавших Францию и Соединенные Штаты.
– С радостью, капитан, – ответил Никола. – Огромное спасибо за столь дружеское приветствие. Надеюсь, плавание будет удачным? – Я тоже на это надеюсь. Не надо обращать внимание на серое небо и докучливый дождик. Море спокойно… Будем уповать, чтобы оно таким и оставалось.
Александра была рада вернуться в ту же самую каюту, в которой плыла в Европу, тем более, что здесь снова было полным-полно цветов – таким способом пожелали ей счастливого пути Антуан Лоран, маркиз де Моден, успевший вовремя вернуться и отужинавший накануне с друзьями, Робер де Монтескью и сам комиссар Ланжевен. Даже горничная была та же самая – Анни, ангел во плоти, умеющий обеспечить путешественнице комфорт и покой.
Заботясь об отдыхе племянницы, супруги Риво решили на первый раз не выходить для трапезы из общей с Александрой гостиной. Это ее вполне устроило, и она вышла к столу в бледно-розовом домашнем платье, не забыв, впрочем, о жемчужных бусах и браслетах.