Особенно,... 
62 
– Не пытайтесь, дорогой крестный, вы не смогли бы понять. Какой была моя жизнь с того момента, как мы расстались, ни вы, ни кто-нибудь другой не смог бы себе представить. Откровенно говоря, иногда я спрашиваю себя: не было ли все, что я пережила, просто наваждением или чьей-то историей, которую мне рассказали?
– Что ты хочешь сказать? – спросил кардинал, придвигая свое кресло поближе к Марианне. – Я не имел никаких сообщений из Англии после твоей свадьбы.
– Тогда… вы ничего не знаете… абсолютно ничего?
– Да нет же, уверяю тебя. Прежде всего скажи, где твой муж?
– Нет, – живо прервала его Марианна, – прошу вас, позвольте мне рассказать… по-своему, как я смогу. Это так трудно.
– Трудно? Я считал, что тебе никогда не придется столкнуться с трудностями.
– Пожалуйста, не прерывайте меня. Вы сейчас поймете, что я хочу сказать. Крестный… особняк д'Ассельна принадлежит мне. Его подарил мне Император. Я… та самая певица из Оперы, о которой вы недавно упоминали.
– Как?
Пораженный неожиданностью, кардинал встал. С его некрасивого лица внезапно исчезли следы оживления, даже жизни. Оно превратилось в серую каменную маску без всякого выражения. Но, несмотря на нанесенный ему удар, Марианна почувствовала облегчение. Самое трудное сказано.
Кардинал молча направился к углу комнаты, где на обитой красным бархатом подставке покоилось распятие из слоновой кости, и постоял некоторое время перед ним, не преклоняя колени и, видимо, не обращаясь с молитвой к Всевышнему, но, когда он повернулся и снова подошел к Марианне, лицо его приобрело естественный цвет. Он занял свое место в кресле и, возможно, чтобы не видеть крестницу, придвинулся к огню, протянул к нему бледные руки.
– Рассказывай, – сказал он тихо. – Я буду слушать до конца, не прерывая.
Тогда Марианна начала долгое повествование…
Появление бесстрастного слуги с кофе в сопровождении явно сгорающего от любопытства аббата Бишета точно совпало с последними словами Марианны. Верный своему обещанию, кардинал за все время не проронил ни слова, хотя и неоднократно привставал в кресле. Теперь он с признательностью смотрел на поднос с кофе, видя в нем желанную развязку после долгого напряжения.
– Оставьте это, Бишет, – сказал он аббату, который хотел наполнить чашки, безусловно, чтобы дольше задержаться. – Мы сами поухаживаем за собой.
Разочарованный аббат покорно исчез. Теперь Готье де Шазей обратился к Марианне:
– Как давно ты не готовила мне ни чаю, ни кофе. Надеюсь, ты не разучилась?
С глазами, внезапно наполнившимися слезами при этом замечании, которое сразу вернуло ей детство и ее место в лоне семьи, она направилась к маленькому столику, сняла и бросила в угол перчатки и стала готовить ароматный напиток. Уделив все внимание тому, что она делала, она не смотрела на крестного. Оба хранили молчание. Только подавая ему чашку, она осмелилась спросить:
– Вы… не очень строго осуждаете меня?
– Я не считаю себя вправе сделать это. Мне не нравились ни та свадьба, ни лорд Кранмер… и я уехал. Теперь я вижу, что мне следовало остаться и позаботиться о тебе, вместо того чтобы покинуть тебя. Но… Бог, видимо, не хотел этого, раз всего нескольких минут не хватило нам, чтобы встретиться на набережной в Плимуте и все изменить. У тебя не было выбора. Ты должна была следовать велению судьбы, и в том, что произошло, есть доля и моей вины… Нет, в самом деле, я не имею права на малейший упрек в в твой адрес, ибо это значило бы упрекнуть тебя за то, что ты уцелела!
– Тогда помогите мне, крестный, избавьте меня от Франсиса Кранмера!
– Избавить? Каким же образом я сделаю это?
– Лорд Кранмер никогда не прикасался ко мне. Мое супружество фиктивное, а супруг – недостойный. Добейтесь у Святого Отца, чтобы он расторг мой брак, чтобы этот человек не имел больше никаких прав на меня… Пусть я снова стану сама собой и забуду о существовании лорда Кранмера.
– А он сможет так легко забыть о тебе?
– Это не будет иметь никакого значения с момента, когда разорвутся узы, еще связывающие меня с ним. Освободите меня, крестный! Я хочу снова стать Марианной д'Ассельна!
Отзвук последних слов еще долго витал в комнате. Кардинал молча допил кофе, поставил чашку, затем погрузился в созерцание своих переплетенных пальцев. Обеспокоенная Марианна не прерывала его размышления, с большим трудом сдерживая терзавшее ее сердце нетерпение. Почему он колеблется дать ей ответ? Что взвешивает он в глубине этого молчания? Наконец она снова увидела его голубые глаза, закрытые все эти долгие мгновения веками, но в них было столько печали, что Марианна вздрогнула.
62 
