Особенно,... 
66 
— Растащите женщин! Немедленно!
Катрин показалось, что она слышит пасхальные колокола, оповещающие о воскресении. Из ее груди вырвался радостный крик, крик благодарности, эхом отозвавшийся в рычании Дюниши, которую два солдата отрывали от Катрин. Двое других аккуратно поставили на ноги пошатывавшуюся Катрин, еще не верившую в свое счастье. Женщины стояли лицом к лицу, но на этот раз каждую держали за руки по два солдата. Между ними появился высокий мужчина с презрительной улыбкой на лице, разодетый в бархат и парчу. Радость потухла в сердце Катрин, а яркое солнце, как ей показалось, внезапно померкло. Животный страх сковал ее, потому что спасение было хуже только что грозившей смерти: человек, спасший ее, был не кто иной, как Жиль де Рэ.
Перед ее глазами предстали башни Шантосе, ужасы этого проклятого замка, отвратительная охота на человека, жертвой которой стал Готье-дровосек. Именно там Жиль издевался над Сарой. Память вызвала образ старого Жана Де Краона, душераздирающую исповедь его попранной гордости, его униженного достоинства, осознавшего, каким чудовищем оказался его внук…
Катрин подумала, что внешнее преображение сделало ее неузнаваемой, но, когда черные глаза мессира, ироничные и наглые, задержались на ее грязном лице, ей пришлось опустить голову от стыда за свою наготу: грубая рубашка сильно пострадала во время схватки… А Дюниша тем временем рвалась из рук солдат. Раздалась команда Жиля:
— Отпустите эту и гоните ее плетьми в цыганское логово!
— А что делать с другой? — спросил солдат, державший Катрин за руку.
Сердце Катрин замерло, когда она услышала приказ:
— Уведите ее!
Глава четвертая. ВОЛКИ СРЕДИ ВОЛКОВ
Ночь опустилась, как черный занавес, когда Катрин очутилась в комнате главной башни, куда стражники бесцеремонно приволокли ее.
Стоя на центральной площади замка, она почувствовала страх перед этой большой башней, такой высокой, что с ее верхней площадки-короны можно было видеть крыши Тура. Она боялась, что ее бросят в грязные подвалы, как это случилось в Руане. Но нет. Комната, где она находилась, была большой и хорошо обставленной. Ее каменные стены были задрапированы вышитыми коврами и восточными шелками в темно-красных с серебром тонах, повсюду разбросаны подушки голубого, светло-красного и золотого оттенков с изображением геральдики семьи Амбуаз, лишенной с некоторого времени своих земель королевским указом.
Огромная квадратная кровать с поднятыми занавесями, находившаяся в углу, соблазняла Катрин нежностью белых льняных простыней и пушистых одеял. Спать! Вытянуть смертельно измученное, покрытое ушибами и занозами тело! Но огромная шпага, положенная на стол, доспехи, сваленные в углу, мужская одежда, брошенная на кресла, и открытые сундуки, наполненные дорогими предметами туалета, шелками и мехами, слишком ясно говорили о том, что она попала в комнату самого Жиля де Рэ. Она не представляла себе, что ее может ожидать, — и страх, напряжение и слабость не проходили. Воспоминания о пребывании у Жиля де Рэ были слишком свежи и мучительны и другими быть не могли.
Получилось, что из огня она попала в полымя: избежать ножа Дюниши и очутиться в лапах у Жиля означало смену одного кошмара на другой. Она с беспокойством думала о том, что сделает с ней Жиль. Зачем он привез ее сюда? Он не мог узнать ее. А вдруг? Если она разоблачена, смерти ей не избежать. Это вопрос времени. А если нет? Она очень хорошо знала его кровожадность, а уж убить цыганку, если только захочет, он сможет без труда. Он может и изнасиловать, а потом убить… Сколько она ни думала, выходило одно: смерть. Ну зачем еще приказал Жиль де Рэ привести к себе цыганскую девушку?
Шлепая босыми ногами, она подошла к камину, где пылал огонь, и уселась на скамейку. От тепла ей стало лучше. Катрин, признательная огню, протянула к нему свои озябшие руки. Ее тело, покрытое только грубой изодранной рубашкой, тоже страдало от холода, и огонь победоносно сражался с речной сыростью. Глаза молодой женщины наполнились слезами, и она не стала их сдерживать. Одна за одной слезинки скатывались на грубое полотно рубашки. Очень хотелось есть… Впрочем, ей все время хотелось есть, с того дня, как она попала в цыганский табор. Все тело болело, но не столько это мучило ее: она устала не физически, а душой и сердцем. Результат событий последних дней оказался плачевным: она находилась в когтях Жиля де Рэ, своего заклятого врага, Сара таинственно исчезла, не говоря уже о Тристане Эрмите, поведение которого она даже и не пыталась объяснить. Все это очень походило на отказ соратников от дальнейшей борьбы.
66 
