Особенно,... 
73 
— Помоги мне раздеться, — приказал он, сев на скамейку и протянув ей сапог.
Катрин заколебалась, но ненадолго: она больше не могла сопротивляться. Да и к чему? Чтобы получить удар кинжалом от разгневанного шевалье? Ясно, он показывал свое превосходство, чтобы унизить ее… Вздохнув, она стала на колени.
Пока Катрин раздевала его. Жиль схватил со стола кувшин и принялся пить вино огромными глотками. Опустошив кувшин, он отбросил его и взял другой, продолжая пить с такой же жадностью. Затем схватил третий. Испуганная Катрин видела, как раздувается и краснеет его лицо, а глаза наливаются кровью, словно вино растекалось у него под кожей.
Оставшись совершенно голым. Жиль схватил со скамейки черный бархатный халат, надел его, подпоясался, затем похотливо посмотрел на Катрин, подошел к столику с различными флаконами и приказал:
— Теперь раздевайся сама!
Молодая женщина покраснела, руки сжались в кулаки. Катрин в отчаянии прокричала:
— Нет!
Она ожидала взрыва гнева. Но ничего подобного не произошло. Жиль де Рэ вздохнул, спокойно пошел в угол комнаты, взял со скамейки охотничью плетку.
— Хорошо, — процедил он. — Я сделаю это сам с помощью… плетки. — И изо всей силы ударил. Длинный гибкий хлыст просвистел над ухом Катрин, с дьявольской ловкостью обвился вокруг свисавшего рукава и сорвал его. Боль обожгла руку Катрин, с трудом сдержавшей крик. Она поняла, что вынуждена подчиниться, иначе этот зверь забьет ее до полусмерти.
— Прекратите, — сказала она глухим голосом. — Я все сделаю.
В следующий момент шелковая далматика и тонкая рубашка упали к ее ногам.
Когда пришло утро, Катрин все еще находилась во власти пережитых страхов. Об этой ночи, проведенной в объятиях сира де Рэ, она сохранит ужасные неизгладимые воспоминания…
Он был маньяк — других объяснений нет. Настоящий маньяк в своей безудержной похоти! Часами несчастная испытывала на себе отвратительные фантазии, навязываемые Жилю его болезненным воображением и убывающей мужской силой. Разбитое, исцарапанное, поруганное тело не давало Катрин заснуть. Кровь текла из плеча, в которое изверг в порыве, вожделения впился зубами. Всю кошмарную ночь он пил, доходя до состояния бреда, и Катрин не раз думала, что пришел ее последний час, но Жиль удовлетворялся побоями и площадной руганью.
Прикинув количество вина, выпитого ее палачом, Катрин надеялась, что он уснет, но и с рассветом, отмеченным звуками рожков, оповещавших об открытии городских ворот, Жиль еще не сомкнул глаз.
Он отбросил одеяло, подошел к окну и подставил свое обнаженное тело утренней свежести. Потом оделся и, не взглянув на молодую женщину, неподвижно лежавшую на кровати, вышел. Мессир де Рэ отправился на охоту, как делал это ежедневно. Прикрыв занавески и пытаясь поудобнее устроиться, Катрин услышала призыв трубы, лай нетерпеливых собак, а потом грохот опускаемого моста.
За окном начинался весенний день, обещавший солнце и хорошую погоду, но сквозь толстые стены главной башни, шероховатые и серые, сквозь узкие маленькие окна со свинцовыми переплетами, в которые были забраны маленькие стекла, он проникал с трудом. Огонь в камине потух, гасли и свечи.
Плечо Катрин ныло. Несмотря на усталость, она поднялась взять кувшин с водой, стоявший поодаль. Едва она опустила ноги на пол, комната закружилась, глаза застлало пеленой. Она вскрикнула и, обессиленная, упала на кровать. Ужасная слабость растекалась по ее телу; она почувствовала свою ничтожность. Стало прохладно, и Катрин прикрыла измученное тело. А может быть, позвать служанок?
В этот момент дверь начала медленно открываться, и в нее сперва просунулось бородатое лицо, а затем и все огромное тело Ла Тремуйля. Не переступая порога, толстый камергер окинул комнату взглядом и, убедившись в отсутствии Жиля, закрыл за собой дверь и потихоньку, на цыпочках приблизился к кровати.
Широко раскрытыми глазами Катрин смотрела на него. На камергере был халат зеленого шелка, обильно украшенный золотом, и ночной колпак, прикрывавший лысоватую голову. Такой наряд вызвал беспокойство у Катрин: не намеревается ли он немедленно занять место, покинутое Жилем? Чтобы не закричать, Катрин схватила зубами простыню. Однако Ла Тремуйль, широко улыбаясь, наклонился к ней, видя, что она не спит.
— Я слышал, как мой кузен уехал, и решил заглянуть на минутку, милая козочка. Всю ночь я не спал, вспоминая тебя. К счастью, эта проклятая ночь кончилась, и теперь ты моя.
73 
