101 
Лаура вздрогнула, но черты ее лица, покрасневшего от вчерашних слез и с кругами под глазами, словно окаменели:
— Если зайдет он, передайте, что я уехала в Сен-Мало! И, не сказав больше ни слова, вышла за дверь. Этой
ночью она решила окончательно, что отныне она потратит всю свою жизнь, все свои усилия на то, чтобы оберегать невинное дитя, девочку, которую она так полюбила. Уж эту-то любовь никто у нее не отнимет. Эта любовь так велика, что ее хватит до конца жизни. А если Марию-Терезию, как намечалось, выдадут Австрии, то Лаура последует за ней и в Вену. Да куда угодно! Не все ли равно теперь…
Обстановка в Тампле изменилась. Попытка переворота 13 вандемьера заставила крепко задуматься новую власть, и судьба королевской дочери теперь была вверена двум министрам: министру внутренних дел Бенезешу и министру внешних сношений, Шарлю Делакруа, крупному артезианскому буржуа, чиновнику высшего ранга. Оба они и вели переговоры с австрийской империей, обсуждая условия обмена юной принцессы на французов, находящихся у них в плену уже более двух лет.
И еще ввели новые правила: часть посещений отменили, а мадам де Турзель даже угодила на несколько дней в тюрьму. Ее обвиняли в том, что она была связной между своей бывшей воспитанницей и королем Людовиком XVIII. Что до мадам де Шантерен, ее, как и принцессу, сейчас держали взаперти, ей категорически запретили покидать башню. Она очень страдала из-за этого, как смогла убедиться Лаура, когда, обосновавшись у мадам Клери, побежала проситься в башню. На удивление, Лауру сразу же пропустили к юной мадам. В самом деле, не могло же им там наверху прийти в голову, что девушка из свободной Америки будет поддерживать отношения с эмигрантами вообще и с малым двором в Вероне в частности.
У мадам обстановка была уже не та. Сама она улыбалась все реже. И эта улыбка, когда и появлялась на милом лице, была наполнена меланхолией, которую раньше Лаура за ней не замечала. Порой даже казалось, что в чудных голубых глазах, еще влажных от ночных слез, стоял крик о помощи. Наблюдая за сумрачной физиономией мадам де Шантерен, Лаура подумала, что Мария-Терезия страдает от плохого настроения своей надсмотрщицы. А та и не скрывала, что не в духе.
— Я уже три письма написала министру Бенезешу, — поделилась она с Лаурой, — а он и не думает отвечать! Просто невероятно, что меня, такую аккуратную, так свято соблюдающую свои обязанности, так жестоко наказали!
— Ну, мне кажется, что заточение ваше временно. Пока не утихнут недавние страсти…
— Да услышит вас бог!
— Надеюсь, что услышит, но, прошу вас, не очень выставляйте напоказ свое горе перед нашей бедняжкой. Она действительно страдает, видя вас в таком состоянии.
Мадам де Шантерен как-то странно посмотрела на Лауру, как будто хотела что-то сказать, но не решалась. В конце концов она вздохнула:
— Уверяю вас, я нисколько не обременяю ее моими неприятностями! У бедняжки и своих хватает.
— Неприятностей? Неужели она до такой степени страшится выезда в Австрию?
— Наверное. Вот уже несколько дней она сама не своя. Я посоветовала ей, чтобы отвлечься, записать свои воспоминания, все, что она здесь пережила…
— И вам кажется, что это поможет ей отвлечься? — поразилась Лаура. — Ведь вспоминать о времени, проведенном в башне, очень неприятно!
— Она находит в этом, полагаю, некоторое удовлетворение. Я помогаю ей по мере сил уточнить то, что еще неясно, расплывчато… и потом, — добавила она, понизив голос, — эта работа нужна правительству.
Что тут добавишь? Тема была закрыта.
Как-то к вечеру, когда три женщины пили чай с бисквитом (отвратительная ноябрьская погода не позволяла выйти в сад), Гомен вошел доложить о прибытии «гражданина министра внутренних дел».
Лаура тут же собралась уходить, но принцесса задержала ее, тронув за рукав:
— У вас постоянный пропуск, а то, что мне скажут, наверняка не скреплено секретной печатью…
Вошедший поклонился с элегантностью и почтением, как пристало дворянину. Он был похож скорее на придворного, нежели на террориста. Красивый мужчина, несколько полноват, с очень темными волосами и кожей цвета слоновой кости, теплого оттенка Средиземноморья, Пьер Бенезеш, рожденный в Монпелье лет сорок тому назад, принадлежал к судейскому сословию, так тесно связанному с дворянством, что и повадки у них были те же. Ловкий воротила, удачливый в переговорах, он обладал живым тонким умом и быстро увлекался. До революции у него был в Версале собственный оружейный заводик и журнал, публикующий официальные акты. В душе пацифист и вовсе не убежденный республиканец, он пережил в самый день своего назначения министром донос, поступивший в Директорию, обвинявший его в роялистских настроениях, но у него хватило здравого смысла не обращать внимания на злобные наветы. Бенезеш даже более, чем его коллега из министерства внешних сношений, был подходящей фигурой для переговоров по такому деликатному предмету, как выезд Марии-Терезии из страны. Эта деятельность помогала ему отвлечь внимание властей от некоторых фактов его биографии: его брат и сын были эмигрантами, а жена в первом браке была замужем за маркизом де Буйе [68].
101 
