Особенно,... 
62 
* * *
Виктор Робертович завязал шнурки и оглянулся. К нему приближались двое. Сомнений не было — пассажиров «шестерки» заинтересовало его дорогое пальто. Стараясь сохранять достоинство, Файнберг, несколько ускорив шаг, направился к арке. Преследователи двигались не спеша. Убегать было бессмысленно. Молодым людям на двоих было меньше лет, чем одному Файнбергу. До единственного выхода со двора оставалось еще метров двадцать. И тут «Жигули» тронулись с места. В свете фар фигуры преследователей показались особенно зловещими. В голове профессора монотонный голос диктора «Телевизионной службы безопасности» бесстрастно произнес: «Вчера, около часа ночи, во дворе собственного дома...» — и так далее.
«Как бы она поступила на моем месте?» — подумал Файнберг, продолжая идти в прежнем темпе. — «Поубивала бы, да и все! Значит, придется снимать пальто». Организм предательски сдавал, а подозрительные люди продолжали демонстративно следовать за ним. До арки оставалось шагов десять... «А вдруг она меня сейчас видит?» Восемь... «Какая мерзость! И я должен убегать от этих подонков!» Шесть... «Под аркой совершенно темно, и там они попросят не только пальто». Пять... «Не видит — иначе уже стреляла бы, точно». Три... «Еще немного, и меня уже никто не увидит!» Два... — Файнберг резко остановился и обернулся к преследователям. Голос его подрагивал, отчего стал неприятным и чуть хрипловатым.
— Ну, что ж, молодые люди, придется сыграть по вашим правилам...
Он послушно принялся расстегивать пальто... И вдруг с налетчиками стали происходить довольно странные вещи. Тот, что лежал в машине в позе покойника, внезапно прыгнул в сторону с криком:
— Костик, волына! — и затаился в заснеженных кустах.
Файнберг решил, что бандиты нервничают из-за его нерасторопности. Чтобы не тянуть эту самую волынку, одним движением он резко скинул пальто и на вытянутых руках брезгливо протянул его вперед.
— Под пальто прячет, падла! Уходи, Костик! — донеслось из кустов.
В это время немногословный водитель «Жигулей» высунулся из окна машины и, прибавляя скорость, завопил, что было сил:
— Эт'самое! Ситуация ноль четыре! Раскрылись, уходим!
Затем, перегнувшись через спинку сиденья, он открыл обе двери и подъехал, скрипуче тормозя шиповаными колесами по мокрому асфальту. Словно дрессированный дельфин, из кустов красиво вылетел «покойник» и приземлился на заднее сиденье, почти на лету закрывая ногой дверь.
С другой стороны дороги стоял второй налетчик и снова глупо улыбался Файнбергу. Профессор тоже непроизвольно улыбнулся в ответ, но тут из салона высунулась сильная рука и одним резким движением втянула жизнерадостного разбойника в машину. Очередной визг буксующих колес заставил Виктора Робертовича отскочить в сторону. На огромной скорости «Жигули» пронеслись мимо. Пассажиры лежали на заднем сиденье в неестественных позах. Водитель, вцепившись в руль, управлял автомобилем, сидя на полу. Через минуту все стихло.
Профессор остался стоять, диковато озираясь по сторонам. Мокрый снег пошел с новой силой, почти полностью скрывая за белой пеленой удаляющиеся огоньки габаритных огней. Бандиты явно его испугались. Виктор Робертович в замешательстве попытался хоть как-то объяснить себе произошедшее. Никогда в жизни ему еще не доводилось испугать кого-либо. Старый хирург на всякий случай осмотрел себя. Кроме пятен мокрой грязи, вылетевшей из под колес, ничего особенно страшного обнаружить не удалось.
С каждым часом жизнь становилась все интереснее. Оставалось только надеяться, что «пламенный мотор» в груди со всем этим справится. Файнберг тоскливо пожалел о вылитом в раковину валокордине. Внезапно захотелось домой. А лучше — к ней. И все рассказать... Но, сделав разрез, глупо было бы тут же зашить, не посмотрев, что же там болело внутри? Виктор Робертович глубоко вдохнул, затем медленно выдохнул и, застегиваясь на ходу, бесстрашно зашагал вслед странным убегающим грабителям.
* * *
Тем временем события стремительно развивались. Судьба, скрипя тормозами «шестерки» с загадочным номером Ф 911 С Б, делала резкий и опасный поворот...
Горечь поражения Герман Семенович Пименов переживал больше всех и крайне болезненно. Как ветеран службы, он был опозорен на глазах подрастающего поколения. Тем более что поколение это подрастало не в обществе слепых, а как раз наоборот. Такая уж у них была работа — все замечать и запоминать надолго. Тщетные попытки скрыть эмоции под непроницаемой маской равнодушия ни к чему не вели. Пименов отлично понимал это, отчего злился еще больше. Коллеги тактично молчали, отдавая должное сдержанности шефа и отчасти признавая свою вину во всем, что произошло. Правда, сейчас они больше пребывали в состоянии немого восхищения. Отчего, собственно, и молчали.
62 
