Весь зал был залит мягким белым светом свечей. Бонни словно бы шла по островку сияния. И все-таки ей ужасно не хотелось заглядывать в гроб…
Двигаясь еле-еле, как в замедленной съемке, она дошла до гроба и увидела белую атласную обивку. Гроб был пуст.
Бонни задвинула крышку и, тяжело дыша, облокотилась о гроб.
Боковым зрением она уловила какое-то движение и резко повернулась.
Это была Елена.
— Господи, как ты меня напугала, — сказала Бонни.
— Кажется, я говорила, чтобы ты больше не приходила сюда, — сказала Елена.
На этот раз ее светло-золотые, как пламя, волосы были распущены и волнами ниспадали по плечам и спине. На ней было тонкое белое платье, мягко переливающееся в свете свечей. Она и сама была похожа на свечу — светлая, сияющая. Она была босиком.
— Я пришла, чтобы… — пробормотала Бонни. В глубине ее сознания брезжила какая-то мысль. Это был ее сон, ее транс. Она должна была вспомнить. — Я пришла, чтобы ты смогла встретиться со Стефаном, — сказала она.
Глаза Елены расширились, губы приоткрылись. Бонни узнала этот взгляд — взгляд, полный боли и невыносимой тоски. Пятнадцать минут назад она видела тот же взгляд у Стефана.
— Ох, — шепотом сказала Елена. Она сглотнула, ее глаза покрылись поволокой. — Ох, Бонни… я не могу.
— Почему?
В глазах Елены стояли слезы, ее губы дрожали.
— А что, если все опять начнет меняться? Что, если появится он, и… — Она прикрыла рот рукой, и Бонни вспомнила свой последний сон, где изо рта Елены градом сыпались зубы. Бонни бросила на нее взгляд, полный сочувствия и ужаса. — Неужели ты не понимаешь? Если это случится, я этого не вынесу, — прошептала Елена. — Если он увидит меня такой… Я ни над чем здесь не властна, я не настолько сильна. Прошу тебя, Бонни, не пускай его сюда. Передай, что мне ужасно жалко. Передай, что… — Елена закрыла глаза. Она плакала.
— Хорошо. — Бонни сама была готова разрыдаться, но она понимала, что Елена права. Она отыскала сознание Стефана, чтобы все ему объяснить и помочь пережить разочарование. Но едва она вступила с ним в контакт, как поняла, что совершила ошибку. — Стефан, нет! Елена сказала…
Это уже не имело смысла. Его разум был сильнее, и в тот самый миг, когда она установила с ним связь, он взял над ней верх. Он почувствовал, о чем говорили Бонни и Елена, но отказывался принять отказ. Бонни беспомощно ощущала, как ее сознание сдается, а его сознание несется все ближе и ближе к острову света, образованному свечами. Она ощущала, как он появляется, как обретает форму. Обернувшись, она увидела его самого — черноволосого, с встревоженным лицом и пронзительными, как у сокола, зелеными глазами. Тогда Бонни поняла, что уже ничего нельзя сделать, и отступила в сторону, оставив их наедине.
12
Стефан услышал мягкий шепот, полный боли.
— Нет.
Голос, который он уже отчаялся услышать вновь, голос, который ему никогда не забыть. По телу пробежали мурашки, и он почувствовал, что начинает дрожать. Он обернулся на голос — и больше уже не мог думать ни о чем другом, а его разум едва не помутился от наплыва чувств.
Зрение Стефана было затуманено, он видел перед собой только размытое пятно света, яркое, словно от тысячи свечей, — но это не имело никакого значения. Он ощутил ее присутствие. Ощутил то же светло-золотое сияние, льющееся прямо в его сознание, что и в первый день своего пребывания в Феллс-Черч. Сияние, исполненное холодной красоты, обжигающей страсти и полнокровной жизни, требующее забыть обо всем на свете и идти навстречу.
Елена. Это действительно была Елена.
Ее присутствие заполнило его целиком, до кончиков пальцев. Все его изголодавшиеся чувства устремились к волне света, изнемогая от желания найти ее и от тоски по ней.
И тогда она вышла вперед.
Она двигалась медленно, неуверенно, словно борясь с собой. Стефан понял, что он не может пошевельнуться.
Елена.
Он разглядывал каждую ее черточку, словно видел ее впервые. Светло-золотые волосы, окружавшие лицо и плечи, как нимб. Светлая, безупречно красивая кожа. Тонкое гибкое тело. Она отпрянула от него, предостерегающе подняла руку.
— Стефан, — послышался тихий голос, и это был ее голос. Ее голос произнес вслух его имя. Но в нем звучала такая боль, что Стефану захотелось броситься к ней, сжать в объятиях, дать слово, что все будет хорошо…