Особенно,... 
136 
— Хватит о ней говорить!
— Она поет.
— Что ты выдумываешь!
— Па, она там и скоро умрет, а ты не слушаешь. Она поет: «Я любила тебя честно, я любила тебя всей душой».
Отец побледнел, подошел ко мне и взял за руку.
— Что ты сказала?
— «Я любила тебя честно, я любила тебя всей душой», — вновь пропела я.
— Где ты слышала эту песню? — закричал он.
— На пустыре, только что.
— Но это же песня Хелен, та самая песня, которую она написала для меня много лет назад. Ты не могла знать ее! Никто ее не знал, кроме меня и Хелен. И я никогда никому не пел эту песню.
— Да, ты прав.
— О Боже! — закричал отец и выбежал из дома, прихватив лопату. Через несколько секунд он уже яростно копал на пустыре. Вскоре к нему присоединились многие другие и помогали ему копать. Я чувствовала себя такой счастливой, что готова была рыдать.
Я набрала по телефону номер Диппи и, когда он подошел, произнесла:
— Привет, Диппи. Все прекрасно. Все очень хорошо. Женщина больше не кричит.
— Грандиозно!
— Немедленно приходи на пустырь. Не забудь лопату!
— Давай на спор: кто быстрее! Пока! — крикнул Диппи.
— Пока, Диппи, — бросила я трубку и побежала на пустырь.
РЖАВЧИНА
The Piece of Wood
Copyright © 1952 by Ray Bradbury
Ржавчина
© З. Бобырь, перевод, 1964
— Садитесь, молодой человек, — сказал полковник.
— Благодарю вас. — Вошедший сел.
— Я слыхал о вас кое-что, — заговорил дружеским тоном полковник. — В сущности, ничего особенного. Говорят, что вы нервничаете и что вам ничего не удается. Я слышу это уже несколько месяцев и теперь решил поговорить с вами. Я думал также о том, не захочется ли вам переменить место службы. Может быть, вы хотите уехать за море и служить в каком-нибудь дальнем военном округе? Не надоело ли вам работать в канцелярии? Может быть, вам хочется на фронт?
— Кажется, нет, — ответил молодой сержант.
— Так чего вы, собственно, хотите?
Сержант пожал плечами и поглядел на свои руки.
— Я хочу жить без войн. Хочу узнать, что за ночь каким-то образом пушки во всем мире превратились в ржавчину, что бактерии в оболочках бомб стали безвредными, что танки провалились сквозь шоссе и, подобно доисторическим чудовищам, лежат в ямах, заполненных асфальтом. Вот мое желание.
— Это естественное желание каждого из нас, — произнес полковник. — Но сейчас оставьте эти идеалистические разговоры и скажите нам, куда мы должны вас послать. Можете выбрать западный или северный округ. — Он постучал пальцем по карте, разложенной на столе.
Сержант продолжал говорить, шевеля руками, приподнимая их и разглядывая пальцы:
— Что делали бы вы, начальство, что делали бы мы, солдаты, что делал бы весь мир, если бы все мы завтра проснулись и пушки стали ненужными?
Полковнику было теперь ясно, что с сержантом нужно обращаться осторожно. Он спокойно улыбнулся:
— Это интересный вопрос. Я люблю поболтать о таких теориях. По-моему, тогда возникла бы настоящая паника. Каждый народ подумал бы, что он один во всем мире лишился оружия, и обвинил бы в этом несчастье своих врагов. Начались бы массовые самоубийства, акции мгновенно упали бы, разыгралось бы множество трагедий.
— А потом? — спросил сержант. — Потом, когда все поняли бы, что это правда, что оружия нет больше ни у кого, что больше никого не нужно бояться, что все мы равны и можем начать жизнь заново… Что было бы тогда?
— Все принялись бы опять поскорее вооружаться.
— А если бы им можно было в этом помешать?
— Тогда стали бы драться кулаками. На границах сходились бы толпы людей, вооруженных боксерскими перчатками со стальными вкладками; отнимите у них перчатки, и они пустят в ход ногти, и зубы, и ноги. Запретите им и это, и они станут плевать друг в друга. А если вырезать им языки и заткнуть рты, они наполнят воздух такой ненавистью, что птицы попадают мертвыми с телеграфных проводов и все мухи и комары осыплются на землю.
— Значит, вы думаете, что в этом вообще не было бы смысла, — продолжал сержант.
— Конечно, не было бы! Ведь это все равно что черепаху вытащить из панциря. Цивилизация задохнулась бы и умерла от шока.
136 
