116 
— Зенобия, надо было лучше слушать. Я все подробно объяснил пять минут назад.
— Просто повторите еще раз.
И его величество тем же неспешным менторским тоном изложил все по второму разу. Примерно через четверть часа Зенобия вновь допустила промах. Ее просьба что-то объяснить подействовала на августейшего наставника как электрический разряд. Он отбросил карандаш, возвел очи горе, развернулся вместе с креслом к камину и уведомил Зенобию, что «коли она не понимает этого, то игра окончена». Затем его величество схватил кочергу, яростно разворошил и без того жарко пылающие уголья и продолжил:
— Чтоб мне провалиться, если я понимаю, что у вас сегодня с головой. Вы никогда не соображали так туго — никогда. Я битый час растолковываю вам лучшую систему тактики, по которой когда-либо велась война в джунглях, дьявол их побери, и доказываю как дважды два, что если мне только перестанут мешать, то отсюда до Алжира и духа негритосского не останется, а теперь вы задаете вопрос, из которого ясно, что вы поняли меньше нерожденного младенца.
— Что ж, Заморна, — сказала графиня, — вы же знаете, что такого рода абстрактные рассуждения не сильная моя сторона. Вы всегда говорили, что я не способна сделать логический вывод.
— Да, знаю. Математика и логика для вас смятение и хаос. Но это уже из рук вон, как говорят в Ангрии. Знаете, Зенобия, если бы я так же подробно объяснил все моему Фредерику, а он бы внезапно огорошил меня таким вопросом, клянусь Богом, я бы его выпорол.
— Другой раз буду внимательнее, — пообещала графиня. — Но, правду говоря, Заморна, мои мысли во время ваших объяснений были заняты другим. Я глубоко несчастна.
— Тогда другое дело! — воскликнул герцог. — Что же вы сразу не сказали? А что стряслось?
— Перси меня измучил. Нам придется разъехаться.
— Как, неужто он все еще чудит?
— Хуже прежнего. Чувствую, он не успокоится, пока не выкинет чего-нибудь в высшей степени outré. [41]
— Полно вам, Зенобия, вы все видите в черном свете. Приободритесь. Что такого он отмочил?
— Александр будто сам не свой, — ответила графиня. — Каждый вечер приходит в красный салон и, не говоря мне ни слова, садится за орган. Он часами играет самозабвенно, ничего не видя и не слыша, затем снимает руки с клавиатуры, закрывает ими лицо и сидит молча. Если я задаю вопрос, говорит «не знаю» или «понятия не имею». Никакими силами его нельзя втянуть в разговор. Наконец он встает, звонит в колокольчик, требует шляпу и уезжает бог весть куда. Насколько я понимаю, он часто бывает у леди Джорджианы Гревиль, леди Сент-Джеймс и даже у этой ничтожной пигалицы, мисс Делф. Мне надоело терпеть. Даю вам слово, Заморна, если он в ближайшее время не исправится, я уеду на Запад.
— Нет, Зенобия, — ответил его светлость. — Послушайте моего совета: не предпринимайте никаких заметных действий, ничего, что вызовет шумиху, — вы только подтолкнете его на какую-нибудь катастрофическую выходку. К тому же вы прекрасно знаете, что вернетесь по первому его зову. Откажитесь с ним видеться, замкнитесь в своих покоях и дайте понять, что туда ему вход заказан, закройте глаза, и пусть вытворяет, что вздумается. Очень скоро его запал иссякнет.
— Что?! — воскликнула графиня. — Позволить ему ездить по женщинам, тратить всю свою любовь на Гревиль и Лаланд — к слову, эта грязная французская кокотка примчалась из Парижа, поселилась в отеле «Демар» и не упускает своего, пока есть такая возможность, — а я должна кротко молчать? Нет, Август, вы слишком многого от меня хотите; вы знаете, что мое терпение не беспредельно.
— Тогда надавайте ему пощечин, Зенобия, он их заслужил. Пригласите всех его дам на обед, угостите на славу, не пожалейте вина, а потом всыпьте им всем по дюжине горячих. Я охотно составлю вам компанию. Думаю, вдвоем мы легко справимся с десятком. Раз-два…
— Было бы славно, — отвечала графиня, разом смеясь и плача. — Некоторым из них я бы с удовольствием всыпала плетей, особенно Лаланд и Делф. Поймите, Август, мне очень больно, что я так его люблю, а он на меня даже не смотрит и расточает всю страсть на этих продажных тварей.
— Да, мужчины — мерзкие животные, — согласился Заморна. — Это факт, который я не стану отрицать. И ваш Александр — очаровательный образчик худшей разновидности мужского племени. И все же, Зенобия, вы наверняка делаете из мухи слона. Возможно, его перед вами оклеветали. Знаете, не такая уж редкость, что дамы ревнуют без всяких оснований. Я говорю с полным знанием дела, и, поскольку мы с вами оба жертвы супружеского разлада, выслушайте и вы меня — быть может, мы взаимно друг друга утешим.
116 
